Шрифт:
Джастина подняла глаза на мужа – тот не отрываясь смотрел на нее, словно ожидая приговора.
Наконец, облизав пересохшие от волнения губы, она произнесла:
– Значит, ты это твердо решил… То есть, я хотела спросить – твердо решился на это?
Она сделала ударение на последнем слове. «Боже!
Что за нелепый вопрос?
Неужели ты не могла спросить Лиона ни о чем более подходящем?»
Лион натянуто улыбнулся.
– Да…
И протянул ей папку.
– Ты хочешь, чтобы я просмотрела это?
– Я хочу, чтобы ты просмотрела это, – эхом ответил Лион.
Стараясь быть спокойной и невозмутимой (скорее, не быть, а казаться), Джастина произнесла:
– Конечно же, я согласна… Я ведь еще сегодня утром говорила тебе об этом – я согласна усыновить… или удочерить ребенка…
И она, осторожно развернув папку, принялась листать подшитые к ней листы документов с наклеенными на них фотографиями незнакомых детей.
Тут были и совсем маленькие, новорожденные, и постарше, лет пяти-семи, и уже подростки – всех возрастов, всех цветов кожи и, наверное, всех национальностей и вероисповеданий, которые можно встретить не только в Оксфорде, но, наверное, в целом мире…
– Странно, – произнесла Джастина, захлопнув папку, – никогда не думала, что в нашем мире столько никому не нужных детей…
Лион дипломатично молчал.
Джастина, повертев папку в руках, переложила ее на колени мужа.
Надо было что-то сказать – что-то такое, что окончательно успокоило бы Лиона и подняло бы ему настроение.
– А сколько времени займет процедура усыновления? – спросила она.
– Я только что говорил с чиновниками, – промолвил Лион в ответ. – Нам необходимо собрать и принести кое-какие справки… О доходах, о здоровье… Ну, и еще парочку… Мотивировать наше желание усыновить ребенка… У меня там все записано, – и он с готовностью похлопал себя по нагрудному карману – из него действительно торчал какой-то листок бумаги.
– И сколько же для этого потребуется времени? – повторила свой вопрос Джастина.
– Если сразу же этим заняться – думаю, недели две… Но, – Лион улыбнулся, – оказывается, у нас в Оксфорде, за тот небольшой отрезок времени, что мы здесь живем, уже сложилась отличная репутация… Чиновник из этого ведомства сказал, что для нас может быть сделано исключение, и что ребенка мы сможем забрать сразу же после того, как принесем две основные для его ведомства справки – из полиции и об уровне нашего благосостояния… – он немного помолчал, а потом спросил нерешительно: – Ну, что скажешь?
– Я согласна, – произнесла Джастина еще раз и натянуто улыбнулась. – Скажу тебе честно – сперва я даже немного испугалась…
Лион пытливо посмотрел на жену.
– Испугалась? Она кивнула.
– Да.
– Но чего же?
Вздохнув, Джастина произнесла:
– Ну, ответственности, что ли…
– Какой ответственности?
– Люди не всегда умеют правильно построить свою жизнь, – ответила она, – не всегда должным образом могут распорядиться собой… А брать на воспитание ребенка… Это значит брать на себя ответственность за его дальнейшую судьбу…
Она не договорила – впрочем, Лион понял свою жену и без лишних слов.
Помолчав с минуту, Джастина продолжила:
– Но ведь я понимаю, что за ту жизнь, которую мы ведем с тобой… Вдвоем, в одиночестве – за эту жизнь мы тоже отвечаем… Если мы не поможем кому-нибудь, зная, что можем помочь – неужели от этого нам станет легче? Лицо Лиона просияло.
– Я знал, что ты ответишь именно так, Джастина! Я и не ждал от тебя иного ответа!
Она поднялась со своего места.
– Да…
Голос ее прозвучал как-то неестественно и напряженно – неожиданно для нее самой.
Лион, оглядевшись по сторонам, будто бы желая убедиться, что в комнате, кроме них, больше никого нет, также поднялся и, приблизившись к Джастине, произнес проникновенным голосом, каким обычно люди желают поведать какую-то тайну:
– Знаешь что… Я скажу тебе больше… Только обещай, что ты будешь смеяться надо мной…
«Как – у Лиона, оказывается, есть секреты от меня? У него есть что-то такое, что мучит его – кроме вопроса об усыновлении, разумеется?
Вот уж не думала. Во всяком случае, он не производит впечатления издерганного внутренними противоречиями человека…
Хотя…
За последнее время Лион очень переменился… Очень.
Стал более сдержанным, менее категоричным…
Глядя на него, видишь уже не самоуверенного в себе чиновника, каким он был еще несколько лет назад, а мятущегося, неуверенного в себе, слабого человека…
Да, теперь это – не та «пунктуальная немецкая колбаса в неизменном кожаном пальто», каким он однажды показался Джастине, а слабый человек, не знающий, как ему жить дальше…