С минуту подумав, Уолтер решился:

– Ладно, но только Джастине… никому больше… Так вот, – он поудобнее устроился на кровати, подложив под спину подушку.

– Наш воспитательный дом в Вуттоне, – начал он, – был если не самым худшим в Англии то, во всяком случае, одним из худших…

Государственный воспитательный дом в Вуттоне, небольшом провинциальном городке, что расположен неподалеку от Оксфорда, был если и не самым худшим в Англии, то, во всяком случае, одним из самых худших – во всяком случае, считать его таковым были веские основания.

Основан этот воспитательный дом был почти сто двадцать лет назад, во время медленного заката пышной, блестящей и кровавой викторианской эпохи, и с самого первого дня его основания публика была тут далеко не блистательная; как правило – дети спившихся колониальных чиновников, бедных младших офицеров, убитых во многочисленных сражениях в Индии, Афганистане, Египте или в Бирме, матросов, зарезанных в портовых притонах и погибших во славу Ее Величества в морских сражениях, калек, доживавших свой век в домах инвалидов, и просто отпрыски неблагополучных семей, которых родители по тем или иным причинам не могли или просто не желали содержать.

В более поздние времена, уже в нашем веке воспитательный дом в Вуттоне приобрел более чем недобрую и даже скандальную славу из-за того, что здесь помещали детей осужденных на пожизненное заключение родителей, закоренелых преступников, не только профессиональных террористов, таких, как Патрик О'Хара, но и обычных уголовников или наркоманов – тех, у кого не находилось никаких родственников, которые могли бы позаботиться о них.

Это казенное заведение пользовалось в небольшом провинциальном местечке настолько устоявшейся скверной репутацией, что зачастую матери даже пугали им своих непослушных детей («не будешь слушаться, отдам в воспитательный дом, к детям насильников, наркоманов и бандитов!»), И все достопочтенные граждане городка предпочитали обходить это мрачноватое серое здание стороной.

И неудивительно – по своим порядкам, по нравам, что царили там, воспитательный дом в Вуттоне был скорее не «сиротским приютом» в обыкновенном смысле этого слова, а чем-то вроде исправительной колонии или какого-то подобного заведения – и лишь его статус не позволял вводить тут жестокие порядки, свойственные для подобного рода учреждений.

В качестве воспитателей в нем обычно работали те, кто по каким-либо причинам не мог устроиться в иное, более приличное место: изгнанные с прежней службы педагоги, те, кому при увольнении было отказано в рекомендациях для следующего места работы, а также иммигранты, которые не могли подыскать для себя ничего более подходящего.

А в последнее время здесь появилось много отставных офицеров, которые, разумеется, сразу же начали наводить среди воспитанников чуть ли не армейские порядки с неизбежными наказаниями за малейшую провинность, рукоприкладством, грубой площадной руганью и всем тем, что штатские брезгливо именуют «солдафонщиной».

Директор этого заведения, равно как и почти вся администрация и воспитатели, как правило, смотрели на подобные вещи сквозь пальцы – для оправдания грубости и жестокости у них всегда был наготове серьезный, как им казалось, аргумент:

– Вы бы только знали, дети каких отпетых негодяев подчас попадают сюда! Нет, нет, что вы – с ними нельзя иначе, любое хорошее отношение не исправит их, а только развратит до мозга костей.

Впрочем, многие воспитанники были развращены и испорчены настолько, что развращать и портить их далее было уже просто некуда – а многие мальчики и девочки из «благополучных» семей, по каким-либо причинам попавшие сюда, через несколько лет превращались в отпетых негодяев.

Справедливости ради следует отметить, что из стен воспитательного дома Вуттона выходили не только насильники, убийцы и разного рода преступники: на специальных занятиях в мастерских тут готовили рабочих и работниц для производства.

Но, как бы то ни было, каждый год отсюда кто-нибудь бежал, иногда, очень редко – не по одиночке, а по несколько человек сразу, однако беглеца или беглецов после непродолжительных поисков ловили, примерно наказывали, чтобы другим неповадно было, и возвращали в воспитательный дом.

Правда, ловили далеко не всех – те, кому удавалось скрыться безнаказанным, пополняли армию бродяг, вливались в коммуны хиппи, становились членами молодежных банд, торговали на улицах пролетарских районов наркотиками и подчас сами становились жертвами преступников, а порой – жертвами сексуальных домогательств и рано или поздно оказывались в тюрьме или в исправительной колонии.

Жаловаться на порядки, царившие в воспитательном доме, было некому – во всяком случае, администрация этого заведения, узнав о жалобщике, начинала настоящую травлю несчастного, и он, как правило, переводился в какой-нибудь другой воспитательный дом, еще хуже этого, или же выходил после этого заведения с такой страшной характеристикой, что вряд ли мог рассчитывать на что-нибудь путное в жизни…

Да и жаловаться здесь было не принято – по многим причинам – надо отметить, что жалобы и жалобщики отнюдь не приветствовались самими воспитанниками.