– Смотри же, береги сестру…

– Буду беречь, папа, – произнес Уолтер и, словно стесняясь порыва сыновьих чувств, неловко обнял Патрика.

Молли…

Он не видел ее с самого утра, хотя ему показалось, что прошла целая вечность. Молли, бедная Молли… Бедный папа… И бедный он, Уолтер… Бедный, бедный, бедный…

Он плакал до тех пор, пока сон не принял его в свои широкие объятия… Отец! Молли!

Но почему, за какие такие провинности он лишен счастья быть рядом с ней?

Как много бы он отдал, чтобы вновь очутиться рядом со своими родными…

Как жесток, как неоправданно черств порой он был и с отцом, и с сестрой!

Эти мысли не давали мальчику покоя до тех пор, пока он, засыпая, продолжал тихо всхлипывать.

Но и во сне Уолтер еще долго вздыхал порывисто и глубоко, как вздыхают после слез только очень маленькие дети. Впрочем, не он один плакал в ту ночь, уткнувшись лицом в подушку, при тусклом свете висящих ламп…

Дзи-и-и-и-нь!

Уолтер, счастливый, что все у него хорошо, только что собрался идти с отцом и с Молли в порт Белфаста – папа пообещал показать ему огромный океанский лайнер, который зашел в порт вчера.

Внезапно разбуженный пронзительным звонком, мальчик испуганно вскочил с кровати и открыл глаза.

Над самой его головой звенел огромный круглый звонок – долго, пронзительно, отчаянно…

Было семь часов утра – ненастного, серовато-грязного сентябрьского утра.

По стеклам спальни зигзагами сбегали капли дождя. В окне виднелось хмурое небо с голубоватыми полосами и желтая чахлая зелень акаций. Казалось, что неприятные звуки звонка еще сильнее заставляют чувствовать холод и тоску этого утра.

В первые минуты Уолтер никак не мог сообразить, где же он и как он мог очутиться среди этой унылой казарменной обстановки с длинными арками и правильными рядами кроватей, возле которых уже копошились какие-то дети, все, как один, одетые в одинаковые трусики и маечки – впрочем, не все еще проснулись, и под серыми байковыми одеялами ежились кое-где спящие фигуры.

А звонок все звенел.

Дзи-и-и-и-нь!

Боже, когда это кончится?!

Дзи-и-и-и-нь!

От этого режущего звука нервы напрягались до последнего предела…

Дрожа от холода, воспитанники, перекинув через плечо полотенца и держа в одной руке кружку, а в другой – мыло и принадлежности для чистки зубов, бежали босиком умываться.

Уолтер, застелив кровать и поеживаясь от холода, направился вслед за воспитанниками – когда он добрел до умывальной, там уже толпилась очередь; раковин с кранами было всего шестнадцать, а воспитанников – в три, если не в четыре раза больше.

Воспитанники, нетерпеливо дожидаясь своей очереди, толпились, фыркали, обливали друг друга холодной водой – во все стороны летели мелкие брызги.

Все не выспались – многие «старички», зло переругиваясь сонными и хриплыми голосами, теснили друг друга. Несколько раз, когда Уолтер, улучив минутку, становился к раковине, кто-то сзади брал его за ворот рубашки и грубо отталкивал. Таким образом умыться ему удалось только в самую последнюю очередь.

После завтрака пришли воспитатели, разделили всех новеньких на два отделения (Уолтер попал в то, где был воспитателем мистер Яблонски) и тотчас же развели по классам.

Дисциплины, которые предстояло изучать Уолтеру, ничем не отличались от тех, которые в свое время он проходил в Белфасте в муниципальной школе – грамматика, литература, математика, биология; короче говоря – обычный школьный курс.

И для Уолтера потянулись долгие и нудные дни, недели и месяцы…

С Молли он виделся редко – не чаще одного-двух раз в неделю; впрочем, не один Уолтер очутился в таком положении, когда встречи с сестрой бывали строго ограничены: в воспитательном доме нередко случалось (ведь зачастую у родителей, дети которых оказывались в Вуттоне, бывало и по трое, и по четверо детей), когда брат не видел сестру и целый месяц – подростков нередко лишали свидания за самую казалось бы незначительную шалость.

Всякий раз, гуляя воскресным днем по плацу, Уолтер пристально вглядывался в лицо Эмели, стараясь определить, так ли ей на самом деле хорошо тут, как она сама утверждает.

Однако лицо девочки бывало непроницаемым.

– Ну, что у тебя нового? – обычно спрашивал Уолтер, – и как ты вообще?

Молли, как правило, лишь передергивала плечами.

– Все хорошо, брат, – отвечала она, – меня никто не обижает, ко мне хорошо относятся…

Но в глазах у девочки мерцали какие-то беспокойные огоньки.