Но Ретт задавал свои вопросы совершенно безжалостно, как на допросе, он был в этот момент совершенно невыносим…

– Вот и хорошо… Вот и договорились на старости лет…

Скарлетт встревоженно спросила:

– До чего договорились?..

– До того, что наконец-то выяснили, что мы не нужны друг другу…

Скарлетт очень испугали даже не эти страшные слова Ретта, а его взгляд, тот самый, который страшил ее в последние месяцы – он был каким-то чужим, незнакомым, непроницаемо-каменным…

И, непонятно почему, именно в этот страшный момент она почувствовала в себе прилив какой-то острой любви к этому человеку…

Она и сама не могла дать себе отчета – почему же, откуда взялись именно в этот момент любовь и нежность к Ретту.

– Ретт… Послушай, – Скарлетт, придвинувшись, подсела к мужу на кушетку и приобняла его за плечи. – Послушай… Для чего мы это делаем?.. Ответь мне…

Ответь мне пожалуйста… Зачем мы разрушаем нашу любовь друг к другу?..

– Что?.. – спросил Ретт и отвернулся к окну. – Что ты такое говоришь?..

Скарлетт продолжала – тихо, но, тем не менее, все более горячо и трепетно:

– Для чего мы все время терзаем друг друга… Мы ведь любим друг друга, мы ведь не проживем друг без друга ни единого дня… Боже, не надо слов!.. Для чего я тебе все это говорю – ты ведь и сам прекрасно знаешь это!.. Я – твоя опора, ты – моя… Неужели это непонятно?.. Мы ведь уже немолоды, Ретт!.. Да, мы старые, одинокие люди – наши дети живут отдельно, они взрослые люди, у них свои интересы, своя жизнь… Мы никому больше не нужны – только друг другу!.. Неужели два пожилых человека не могут понять, не могут уразуметь такие элементарные вещи?.. Почему мы должны портить друг другу нервы, почему мы не можем жить и радоваться жизни, как все нормальные люди?.. Ретт, я ведь люблю тебя, люблю также, как и прежде… Да и ты меня любишь… Я знаю это точно, чтобы ты ни говорил мне… Подумай, зачем нам надо измываться друг над другом – нам самым любимым…

Ретт слушал этот монолог молча и серьезно, склонив голову набок.

– Ретт, – продолжала Скарлетт все более и более страстно, – Ретт, давай… Давай не будем больше задавать друг другу вопросов, на которые сами давно уже знаем ответы… Давай не будем больше терзать друг друга своей ревностью… К кому нам ревновать друг друга?!. Кому она нужна теперь, эта ревность?..

Ретт, ни слова не говоря, наконец-то отложил горностая – тот, почувствовав свободу, сразу же проворно шмыгнул под кушетку. Нежно погладив жену, Ретт обнял ее и положил уже седеющую голову Скарлетт себе на плечо…

Так молча они и просидели – может быть, полчаса, может быть, и больше.

Не было слов, не было взаимных признаний – к чему они теперь?..

Ведь все прекрасно понятно и без слов…

Ретт со всей нежностью, на которую только был способен, поглаживал жену по плечам, по голове… После этого пламенного монолога Скарлетт, каждый размышлял о своем, наверняка – об одном и том же, пока полуденная июньская жара не сморила Скарлетт и она не заснула на плече своего мужа…

Скарлетт проснулась и обнаружила, что лежит на кушетке, а Ретта уже нет.

«Наверное, это он осторожно уложил меня, когда я заснула, – подумала Скарлетт с благодарностью, – о, мой любимый…»

Она уже не обижалась на Ретта.

А действительно – к чему?..

Он ведь любит ее – да, любит, она чувствует это, чтобы он там ни говорил…

Да, Ретт был по-своему прав, когда как-то раз сказал Скарлетт, что она – «заплутавшая сороконожка»…

И зачем так много внимания уделять словам?..

Главное – поступки, а любовь и есть самый главный поступок.

И она улыбнулась своим нечаянным мыслям…

Быстро поднявшись, она подошла к окну и закрыла его – несмотря на июньскую жару, в ее комнате было довольно прохладно…

Скарлетт чувствовала себя легко и свободно – будто бы она семнадцатилетняя девочка, будто бы у нее никогда не было еще ни волнений, ни переживаний, ни тревог, будто бы вся жизнь ее только-только начинается…

Ей нравилось ее теперешнее состояние.

Она не хотела даже в мыслях возвращаться к тому, что на миг оставила – к безмерной усталости, к мукам в тисках любви…

Нет, любовь была, но совершенно другая – тихая и радостная. Не было ни отчаяния, ни той безотчетной агрессии, которая стала для нее в последнее время какой-то привычной. Не было ничего, кроме любви к Ретту.

О, волшебство!..

О, чудесная музыка сфер, открывающая доселе неведомые просторы!..

Сердце Скарлетт переполнялось неизъяснимой радостью. Не было ничего общего между жалкой радостью ее повседневной жизни, радостью, которая боится страданий и держится только тем, что каждый раз отвергает их, – и этой новой огромной радостью, которая, по сути, и была рождена этим страданием…