Шрифт:
А с другой стороны – явная обида; Ретт, поняв, что она застрелила-таки горностая, не хотел идти домой, он не хотел не то, чтобы беседовать со Скарлетт, но и даже смотреть на нее…
Надо было куда-нибудь пойти, разрядиться за душевной беседой…
И Ретт, стараясь подавить запоздалые угрызения совести, решил, что будет лучше, если этот вечер он проведет в обществе отставного полковника… Тем более, что он был уверен – сэр Джонатан примет его с распростертыми объятьями…
«Это – как раз тот человек, который мне теперь нужен, – подумал Ретт, – спокойная беседа, приятные воспоминания…»
Ретт позвонил в колокольчик, висевший у входной двери… Да, мистер Коллинз действительно был крепким орешком в отношении всего, что касалось «технического прогресса»; наверное, такой вот старомодный колокольчик был единственным не только на Телеграфном холме, но и во всем Сан-Франциско…
Дверь открыл чернокожий камердинер отставного полковника, Симон…
– Добрый вечер, сэр, – поприветствовал он гостя. – Вы, наверное, к полковнику?..
Симон был бывшим денщиком Коллинза, они провоевали вместе и Гражданскую войну, и Мексиканскую кампанию, и войну с Испанией 1896 года…
Джонатан когда-то с легкой улыбкой рассказал Батлеру, что Симон, который никак не мог смириться с тем, что его хозяин вышел на покой, до сих пор называет его «господин полковник», до сих пор надеется, что в случае какой-нибудь войны неблагодарное американское правительство обязательно вспомнит о мистере Коллинзе и призовет его под военные знамена…
Джонатан тогда еще сказал: «Такими беззаветно преданными могут быть или черные слуги с Юга, или любящие белые женщины…»
Тогда Ретт как-то не обратил внимания на эти парадоксальные аналогии мистера Коллинза, но теперь, увидев Симона и услышав «Господин полковник», он сразу же вспомнил слова своего соседа…
А с лестницы уже спускался и сам мистер Коллинз – подагрические тонкие ножки его при каждом шаге как-то странно подгибались…
Заметив вечернего гостя, он улыбнулся.
– Добрый вечер…
Ретт с полуулыбкой кивнул.
– Здравствуйте, полковник… Давно не видел вас… Извините, что не мог найти возможности нанести вам визит раньше и в более удобное время…
Полковник заулыбался.
– Ничего, ничего… Мы ведь все-таки соседи, а потому можем заходить друг к другу запросто, без каких-либо церемоний… Вы ведь не обиделись бы, если бы я зашел к вам в точно такое же время?..
Ретт склонил голову.
– Нет, что вы…
– Вот видите…
Подойдя к вошедшему, мистер Коллинз с чувством пожал ему руку.
– Знаете, – произнес он, несколько фамильярно приобняв Ретта за талию и увлекая в гостиную, – если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал бы мне, что я, полковник армии генерала Шермана Джонатан Коллинз на старости буду так радоваться визиту в свой дом офицера армии генерала Ли… Простите, какое ваше воинское звание?..
Ретт улыбнулся.
– Капитан. Капитан войск Конфедерации Ретт Батлер, – произнес он.
Коллинз продолжал:
– …что на старости лет я буду так радоваться визиту в свой дом капитана армии противника… Армии Конфедерации… Нет, леди и джентльмены, – воскликнул Коллинз, – нет, я ни за что не поверил бы в это… Ни за что!..
Ретт ничуть не смутился тому обстоятельству, что полковник назвал его во множественном числе – «леди и джентльмены»…
Ведь у всякого могут быть свои странности, свои причуды…
Почему бы и нет?..
Улыбнувшись, Ретт произнес:
– Знаете, я бы тоже никогда ни за что не поверил в это… Впрочем, – добавил он после непродолжительного раздумья, – впрочем, когда еще лет сорок назад я жил в Атланте, многие не любили меня… Я говорю о тех людях, которые считали себя истинными патриотами Юга, и презирали все, что относилось к Северу, к янки… О, я никогда не забуду, как однажды летом, кажется, в году эдак шестьдесят втором, я сказал, что янки вольнее нас, южан… У меня были на это все основания – я родился в Чарлстоне, но несколько лет прожил на севере… Помнится, я еще тогда сказал: «Джентльмены, вы так мало путешествуете, вы так ограничены в своих взглядах!.. Да, джентльмены, живя на Севере, я видел многое такое, кто никто никогда из вас не видел… Я видел тысячи эмигрантов, готовых за кусок хлеба и несколько долларов сражаться на стороне янки, я видел заводы, фабрики, верфи, рудники и угольные копи – все, чего нет на юге…» Помнится, я тогда еще сказал: «У нас нету ничего, кроме Короля-Хлопка, рабов и спеси… И эти чертовы янки разобьют нас в один месяц…» Джонатан согласно покачал головой.
– Да, да, тогда вас погубила ваша самоуверенность…
Ретт продолжал – вспоминая тот давнишний разговор на барбекю, он все более и более воодушевлялся:
– Да, мистер Коллинз, вы совершенно правы… Именно так – нас погубила наша гордыня… Это уже потом родился миф, будто бы нашлись предатели, из-за которых правое дело было погублено… Так вот… – Он остановился и внимательно посмотрел в глаза собеседнику. – Так вот, мистер Коллинз, после тех моих слов многие из моих приятелей, и не только приятелей, но и просто людей, которые мне симпатизировали, отвернулись от меня… Они сочли меня предателем, ни больше, ни меньше…
Джонатан улыбнулся.
– Вот как?.. Мне кажется, они должны были быть вам только благодарны… Ведь правда иногда бывает и жестокой…
Тяжело вздохнув при этих словах, Ретт подумал, что генерал теперь попал в самую точку: да, правда действительно иногда бывает очень жестокой…
Правда, Ретт имел в виду не свой более чем сорокалетней давности импровизированный анализ возможностей Юга и Севера, а совсем другое…
Мистер Коллинз, едва заметно улыбнувшись, задумчиво произнес:
– Да, Ретт… И теперь вот… Когда я вижу вас тут, в своем доме, мое сердце переполняется самой что ни на есть искренней радостью… Боже, Боже, кто бы мог подумать об этом лет сорок назад?..