Козлиная песнь (сборник)
вернуться

Вагинов Константин Константинович
Шрифт:

Опять у окон зов Мадагаскара…

Опять у окон зов Мадагаскара,Огромной птицей солнце вдаль летит,Хожу один с зефиром у базара,Смешно и страшно нам без солнца жить.Как странен лет протяжных стран Европы,Как страшен стук огромных звезд,Но по плечу меня прохожий хлопнул —Худой, больной и желтый, как Христос.

Камин горит на площади огромной…

Камин горит на площади огромнойИ греет девушка свой побледневший лик.Она бредет еврейкою бездомной,И рядом с нею шествует старик.Луна, как червь, мой подоконник точит.Сырой табун взрывая пыль летитКровавый вихрь в ее глазах клокочет.И кипарисный крест в ее груди лежит.

Один бреду среди рогов Урала…

Один бреду среди рогов Урала,Гул городов умолк в груди моей,Чернеют косы на плечах усталых, —Не отрекусь от гибели своей.Давно ли ты, возлюбленная, пела,Браслеты кораблей касались островов,Но вот один оплакиваю тело,Но вот один бреду среди снегов.

IV

В нагорных горнах гул и гул, и гром…

В нагорных горнах гул и гул, и гром,Сквозь груды гор во Мцхетах свечи светят,Под облачным и пуховым ковромГлухую бурю, свист и взвизги слышишь?О, та же гибель и для нас, мой друг,О так же наш мохнатый дом потонет.В широкой комнате, где книги и ковры,Зеленой лампы свет уже не вздрогнет.

И умер он не при луне червонной…

И умер он не при луне червонной,Не в тонких пальцах золотых дорог,Но там, где ходит сумрак желтый,У деревянных и хрустящих гор.Огонь дрожал над девой в сарафанеИ ветер рвал кусок луны в окне,А он все ждал, что шар плясать устанет,Что все покроет мертвый белый снег.Крутись же, карусель, над синею дорогой,Подсолнечное семя осыпай,Пусть спит под ним тяжелый, блудный город,Души моей старинный, черный рай.

Я встал пошатываясь и пошел по стенке…

Я встал пошатываясь и пошел по стенкеА Аполлон за мной, как тень скользитТакой худой и с головою хлипкойИ так протяжно, нежно говорит:«Мой друг, зачем ты взял кусок Эллады,Зачем в гробу тревожишь тень мою!»Забился я под злобным жестким взглядомПроснулся раненый с сухой землей во рту.Ни семени ни шелкового зудаНе для любви пришел я в этот мирМой милый друг, вдави глаза плечамиИ обверни меня изгибом плеч твоих.

Палец мой сияет звездой Вифлеема…

Палец мой сияет звездой ВифлеемаВ нем раскинулся сад, и ручей благовонный звенит,И вошел Иисус, и под смоквой плакучею дремлетИ на эллинской лире унылые песни твердит.Обошел осторожно я дом, обреченный паденью,Отошел на двенадцать неровных, негулких шаговИ пошел по Сенной слушать звездное тленьеНад застывшей водой чернокудрых снегов.

Чернеет ночь в моей руке подъятой…

Чернеет ночь в моей руке подъятой,Душа повисла шаром на губах;А лодка все бежит во ржи зеленоватой,Пропахло рожью солнце в облаках.Что делать мне с моим умершим телом,Зачем несусь я снова на восход;Костер горел и были волны белы,Зачем же дверь опять меня зовет?Бреду по жести крыш и по оконным рамам,Знакомый запах гнили и болот.Ходил другой с своею вечной дамой,Ходил внизу и целовал ей рот.

Темнеет море и плывет корабль…

Темнеет море и плывет корабльОт сердца к горлу сквозь дожди и вьюгуНо нет пути и пухнут якоряГорячим сургучом остекленели губыИх не разъять не выпустить корабльМатросы в шубах 3-й день не елиНапрасно всходит глаз моих заряНапрасно пальцы бродят по свирели.

V

Вышел на Карповку звезды считать…

Вышел на Карповку звезды считатьИ аршином Оглы широкую осень измеритьЯ в тюбетейке на мне арестантский бушлатА за спиной Луны перевитые песни.Друг мой студентом живет в малой Эстонской странеВзял балалайку рукой безобразнойТихо выводит и ноет и ночи поетИ мигает затянутым пленкою глазом.Знаю там девушки с тающей грудью как воскЗнаю там солнце еще разудалой и милой КипридыНо этот вечер холодный тяжелый как ледПерс мой товарищ и лейтенант Атлантиды