Симулакрон

Внутрифирменное информационное сообщение «Электронного музыкального предприятия» испугало Ната Флайджера, хотя он сам не понимал, почему. Речь в нем шла, в общем-то, об открывавшейся перед фирмой грандиозной возможности: наконец-то было обнаружено местонахождение знаменитого советского пианиста Ричарда Конгросяна, психокинетика, который играл Брамса и Шумана, не прикасаясь пальцами к клавишам инструмента, в его летней резиденции в Дженнере, в штате Калифорния. И о том, что, если повезет, Конгросяна можно будет привлечь к участию в записях в студии ЭМП.

И все же…

Возможно, размышлял Флайджер, это сумрачные, влажные тропические леса на самом севере Калифорнии так его отталкивали; ему были больше по нраву сухие южные земли в окрестностях Тихуаны, где размещались центральные службы ЭМП. Но Конгросян, согласно сообщению, отказывался выходить за порог своего летнего дома; возможно, он упразднился от концертной деятельности в связи с какими-то семейными обстоятельствами, намекалось даже на то, что это связано с какой-то трагедией, которая произошла то ли с его женой, то ли с ребенком. В сообщении высказывалось предположение, что это случилось несколько лет тому назад.

Было девять утра. Нат Флайджер налил воды в чашку и стал подпитывать влагой живую протоплазму, включенную в общую структуру звукозаписывающей системы «Ампек Ф-A2», которую он держал у себя в кабинете; это форма жизни родом с Ганимеда не испытывала болевых ощущений и пока совсем не возражала против того, что ее ввели в качестве одного из компонентов в сложную электронную систему. Нервная система ее была довольно примитивной, но в качестве звукового рецептора она была непревзойденной.

Вода просачивалась через мембраны «Ампека» и охотно воспринималась протоплазмой, о чем можно судить по учащению пульсаций в органической части системы. Я мог бы взять ее с собой, подумал Флайджер. Система «Ф-A2» была малогабаритной, да и по звуковым характеристикам он предпочитал ее более сложному оборудованию. Флайджер закурил сигарету и подошел к окну своего кабинета, чтобы включить сервопривод, раздвигавший оконные жалюзи, и впустить в помещение яркое горячее мексиканское солнце. «Ф-A2» вошла в состояние чрезвычайно высокой активности — солнечный свет и влага необычно интенсифицировали процессы ее обмена веществ. Флайджер по привычке с большим интересом наблюдал за тем, как работает система, однако ум его все еще был занят содержанием только что услышанного сообщения.

Он еще раз поднял передатчик информации, сжал его пальцами, и он тотчас же заскулил: «…Эта возможность ставит перед ЭМП весьма острую проблему, Нат. Конгросян отказывается от публичных выступлений, но у нас на руках имеется контакт, заключенный при посредничестве нашего берлинского филиала „Прт-Кур“, и у нас есть все законные основания заставить Конгросяна участвовать в наших записях… Что ты на это скажешь, Нат?»

— Согласен, — произнес Нат Флайджер, рассеянно кивая головой в ответ на слова Лео Дондольдо.

Почему это знаменитый советский пианист приобрел в качестве своей летней резиденции дом в Северной Калифорнии? Это само по себе было очень смелым поступком, который был встречен с явным неодобрением центральным правительством в Варшаве. И если Конгросян мог себе позволить пренебрегать указами высшей коммунистической власти, то едва ли он уступит, открыв свои карты, перед ЭМП; Конгросян, которому было за шестьдесят, умел безнаказанно игнорировать правовые нормы современной общественной жизни как в коммунистических странах, так и в СШЕА. Подобно некоторым другим артистам, Конгросян шел своим путем, лавируя между двумя сверхмогущественными социальными системами современного мира.

Прижать его можно будет лишь привнеся определенный меркантильный элемент — как в виде рекламы, так и в виде прямой материальной заинтересованности. У публики короткая память — это общеизвестно; совсем не помешает убедительным образом напомнить ей о самом факте существования Конгросяна с его феноменальными музыкальными пси-способностями. Отдел рекламы ЭМП с готовностью возьмется за осуществление этой задачи.

Как— никак, им нередко удавалось способствовать продаже и восточного материала, а записи Конгросяна все-таки вряд ли подходили под этот разряд.

Но очень хотелось бы знать, насколько хорош Конгросян сегодня, так думал Нат Флайджер.

Передатчик пытался внушить ему схожие мысли: "…Все знают, что до самого недавнего времени Конгросян выступал только перед закрытой аудиторией, — налегал он. — Перед крупными шишками Польши и Кубы и даже перед элитой выходцев из Пуэрто-Рико в Нью-Йорке. Год тому назад он появился на благотворительном концерте в Бирмингеме, который давался перед пятьюдесятью миллионерами-неграми; средства, собранные на этом концерте, пошли в фонд содействия афро-мусульманской колонизации Луны. Я разговаривал с несколькими современными композиторами, которые там присутствовали. Они божатся, что Конгросян не растерял ничего из своего былого великолепия.

Ну— ка поглядим… Это было в две тысячи сороковом, пятьдесят два года. И, разумеется, он желанный гость в Белом Доме, где играет для Николь и этого ничтожества Дер Альте".

Надо взять эту «Ф-A2» в Дженнер и записывать именно на нем, окончательно решил Нат Флайджер. Возможно, это наш последний шанс: за артистами, обладающими такими пси-способностями, как у Конгросяна, ходит недобрая слава — они умирают рано.

Он ответил:

— Я займусь этим, мистер Дондольдо. Вылечу в Дженнер и попытаюсь провести с ним переговоры лично.