Прошло немало времени, так что Петька даже начал скучать, прежде чем внизу послышался Колькин голос и какое-то шебуршанье.

Спустя несколько минут над лестницей показалась кучерявая голова Кравченко. Ну, ясно, Кольке с его дытанами нельзя взбираться первому.

— Ой, как страшно! — сказала Кравченко, аккуратно усаживаясь на сено.

Колька, прежде чем сесть, тревожно огляделся: Владька и Мишка должны были присутствовать здесь по уговору.

— Ну, давай, что ли, — сказал Колька и тщательно шмурыгнул носом.

Все-таки уговорил он эту городскую…

Кравченко зачем-то подергала кучерявой головой.

— Только ты глаза закроешь, ладно? Так всегда делают, я знаю.

Вечно эти девчонки пообещают что-нибудь, а потом одно, другое. И вечно им кажется, что они все знают.

— Ладно… — легко согласился Колька.

— Шесть раз? — переспросила она.

— Что я, считать не умею?

— Ну, целуй, — сказала она, подставляя губы.

— А что ты сама глазеешь? — возмутился Колька, едва раздался звук его первого в жизни поцелуя.

Кравченко удивилась.

— Мне страшно!

— Может, мне тоже страшно, — резонно заметил Колька.

— Ну, смотри и ты, — обиделась она. — Только все это уже Совсем не так… — Голос ее дрогнул.

— Вот еще, — сказал Колька. — Не все равно тебе? Уговор дороже денег.

: Она рассердилась.

1 — Не знаю я никаких уговоров! Целуй тогда быстро. И больше я никогда не стану целоваться с тобой. Меня Слава в Челябинске целовал, так все по-другому было. Грубый ты!

— Что я, кутенка, что ли, целую! — в свою очередь возмутился Колька.

Она от злости забыла про страх и зажмурилась.

— На!

Колька сердито чмокнул ее в губы.

— Два! — сказала она. Потом: — Три! Четыре! Фи! Какой ты неуклюжий!

— Ты, что ли, уклюжая? — справедливо изумился Колька.

— Какой гадкий! И не буду я больше целоваться с тобой! Совсем не нужно мне твоих ягод! — Она сделала движение, чтобы подняться, — У! Вовсе ты не мальчишка! У тебя даже штаны с разрезом!

— Я вот щас как тресну! — оскорбился Колька, задетый за живое. И даже размахнулся.

Она отпрянула, испуганная, заплакала и хотела кричать, но когда увидела, что бить он все-таки не собирается, только уткнулась лицом в ладони и заревела.

Колька присел рядом, верно полагая, что когда-нибудь да кончатся же эти хныканья.

Хныкать она перестала, но слез не утерла с лица, и в молчании они поцеловались еще раз.

Спускался Колька вторым.

И когда Петька выглянул через щель в крыше, они рядышком шагали по тропинке в сторону сопляковской усадьбы.

Владька тоже посмотрел в щель и начал спускаться.

Мишка, подмигнув, спросил у Петьки:

— А ты бы Светку стал так? Я бы за здорово живешь!

Но Петька ни с того ни с сего вдруг так двинул ему под дых, что Мишка отлетел на сено. Отлетел, спружинил, и не успел Никита глазом моргнуть, как точно по такой же траектории, только в обратную сторону, отлетел Петька. Никита прыгнул между ними.

— Вы что?! Я сейчас…

Опять выскочил наверх Владька.

Петька стиснул зубы.

— Ты что, приходишь на чужой двор со своими законами?! Да? Давай! Если яе трус! — подступил Владька.

Никите пришлось потеснить и этого.

Образовался своеобразный треугольник с тремя возбужденными точками по углам.

Мускулы на Петькиных — скулах ослабли. По всем правилам, он должен бы сейчас вызвать Владьку на дуэль. Но он зачем-то поднял клочок сена, шаркнул его в ладонях, будто утер их, выронил, сказал: «Ладно…» И, не обращая внимания ни на Мишку, ни на Владьку, подошел к спуску.

А от дома к амбару уже бежала Светка.

— Как не стыдно! Как не стыдно, мальчики! Я не знала, что вы все такие!

Петька презрительно шевельнул губами, и, чтобы не столкнуться со Светкой, они с Никитой повернули в противоположную сторону, в поле…

Спрятаться было негде.

Забрались в старый, глухой овраг, что начинался неподалеку от бывшей Сопляковки и, доверху поросший шиповником, тянулся к Стерле. Только в самом низу его не было ни травы, ни кустов, а жесткими, сухими комьями выступала красная глина. Весной здесь текли красные ручьи и на красных проталинах голубели первые подснежники.