Шрифт:
– Да нет! – нараспев вскрикивала молодая женщина. – Это же старый! А тот, про который я говорю, про танцы – это сейчас, недавно сняли. Подожди… а, вот: «Dancer in the dark»!
– Да, хороший фильм! Сильный. Но Ларс фон Триер – это вообще гений.
– Бумажки, понимаешь… Это все идет к какой-то полной катастрофе. Где мы живем?..
– Не преувеличивай… Мало ли больных?
– Ты будешь моей танцовщицей в темноте! Моей Dancer in the Dark… Ну, станцуй здесь на столе, среди тарелок и бокалов…
Движение между темной и светлой половиной пульсировало, из кухни и обратно, тонкими струями помещение прорезал пар от еды и тепло движущихся официантских тел. Когда разносил блюда, я иногда путал их – и только один раз какой-то вегетарианец, вкусив в темноте мяса, громким визгом возвестил всем о моей ошибке. Остальные клиенты не жаловались. Впрочем, теперь таких промахов у меня не случается. Я хорошо помню, кто, что и когда говорит, и удерживаю в голове не только заказы, но и посторонние разговоры. Я – одинокий человек. В свободное от работы время я не общаюсь практически ни с кем, и этот ресторанный треп заменяет мне полноценное общение.
Звонок раздался в середине рабочего дня, когда я расставлял блюда на столе у троих беспрерывно хохочущих людей, двух мужчин и одной женщины. Я услышал его писклявые электронные переливы через две шторы и ползала – и, наскоро расставив все на столе, двинулся на светлую половину. Она, не она? Я еще не успел задаться этим вопросом, а Аннет уже тыкала мне в руку трубку. Алло!
Голос в трубке звучал незнакомо, как-то нелепо и приподнято, но я сразу понял, что это Она. Она говорила медленно, как будто несколько лениво и недовольно.
– Здравствуйте! Это вы?.. – Она назвала мое имя.
– Да! – Я подождал ответа и, не дождавшись, потерянно сказал: – Очень хорошо, что вы позвонили!
– Вообще-то я хотела сначала звонить вашему директору, жаловаться! Знаете, это очень неприятно, когда тебе в темноте пихают в карманы какие-то бумажки. Вы вообще понимаете, что поступаете как обыкновенный карманник?
– Да… – Я растерялся. Такого разговора я не ожидал, к тому же карманник из карманов вытаскивает, а я наоборот… – Простите, пожалуйста! Я просто хотел, чтобы вы мне позвонили и…
– Очень, очень оригинально! – Голос, наверное, звучал насмешливо, но в телефоне это выходило совсем по-другому, как-то искусственно и монотонно. – То есть вы для этого положили мне в джинсы карточку с вашим номером и этой хамской надписью! Ну хорошо, я позвонила. И что?
– Н-ну… – тут я совсем потерялся. – Вообще, как вас зовут, как дела…
– Интересно. Предположим, все хорошо. Дальше?
– Я думал, может, нам встретиться… Мне вам надо кое-что отдать.
– Что же? Еще одну визитную карточку?
– Нет, ручку! Я ее… Ну, одним словом, взял у вашего спутника, чтобы это написать. Из кармана. Надо ему вернуть, она, кажется, дорогая.
На другом конце номера, за холодом мембраны, за мизерным, закутанным в сотни ледяных металлических слоев теплом электрического тока, вибрацией радиоволн, километрами провода и снова катушками, микросхемами и мембраной, – там смеялись. Смеялись недолго, но как-то легко и освобождающе.
– Значит, все-таки карманник! Это в самом деле необычно! – Снова короткая искра смеха, вспышкой по проводу. – Ну что ж, Роберту вы можете передать ручку сами, раз вы у него ее украли, – это не мое дело.
– Ну, тогда просто встретиться! Попить кофе!
– Хорошо, только если вы не будете снова пытаться положить мне что-нибудь в карман!
От волнения плохо соображая, я договорился встретиться с ней в четыре на Розенталерплац, у итальянца.
Оставшаяся часть дня прошла так же суетливо, как и началась: я приносил еду, уносил пустые тарелки, желал приятного аппетита, протаскивал людей через штору и обратно, бормотал под нос какое-то слово, кажется, eAufmarsch!" [11] – при этом все было как-то смазано, не по-настоящему. Я не обращал внимания на голоса посетителей, на руки, и даже порой не отличал женщину от мужчины. Зато в ушах звучал искаженный телефоном голос, и словно опять звенела, тонко колебалась холодная мембрана у уха, а под пальцами теплела, словно таяла, бугристая пластмасса трубки, еще хранившая на себе другое, женское тепло Аннет, с запахом ее геля для душа.
11
Стройся!
Я спрашивал себя, что же, собственно, произошло, и сам себе отвечал: ничего особенного, я только что назначил свидание девушке, и завтра нужно хорошо одеться («Aufmarsch!») и не опоздать. Но это завтра, а пока… Вокруг все бубнили какие-то голоса, звенела посуда, звуки странно сплетались, ходили петлями вокруг моей головы. Резкие движения животного воздуха вспыхивали то справа, то слева; люди в обеденном зале шевелились, подносили еду ко рту, проглатывали; тогда вспыхнувший и забивший источник горячих волн, кусок мяса или рыбы на вилке, вздрагивал и исчезал.