Ее зло кольнула неуместная ревность. Может, он и не любил эту женщину, но явно испытывал к ней глубокие чувства. В особенности с тех пор, как провел тысячи лет, выполняя свое обещание.

– Как она оказалась у тебя?
– спокойно спросила она.

Он сделал глубокий, неровный вдох.

– Моя бабка вызвала меня домой с поля боя, так как знала, что умирает и боялась за Агриппину. Она знала нрав сыновей и внуков, а Агриппина была очень красивой и утонченной женщиной, много значившей для нее. Я был единственным, к кому она могла обратиться, и кого не пришлось бы удерживать от постели Агриппины. Так что она попросила забрать ее к себе в дом и беречь от остальных.

У Табиты сжалось горло от его доброты.

– Ты влюбился в нее?

– Я любил мысль о ней. Она была воплощением красоты. Нежная и добрая. В моем мире никогда прежде не существовало этих понятий. Всякий раз, находясь дома, я часами наблюдал за ней издалека, когда она исполняла свои обязанности. Я часто задавался вопросом, мог ли кто-то столь прекрасный, полюбить такое ничтожество, как я. Я бранил себя за то, что желал любви рабыни. Я был благородным римским полководцем. Зачем мне благосклонность рабыни?

И все же он жаждал благосклонности. Она знала это. Чувствовала.

Валериус умолк. Если бы она его не знала, то поклялась бы, что видит слезы в его глазах.

– Они изнасиловали ее у меня на глазах, и я не в силах был помочь.

– О, Вал, - выдохнула Табита.

Он отошел от нее, как только она прикоснулась к нему.

– Я даже не мог закрыть глаза или повернуть голову. Я лежал абсолютно беспомощный, пока они с наслаждением бесчестили ее. Чем сильнее она кричала, тем больше они смеялись и так до конца, пока Маркус не пронзил ее моим же мечом.

У него слова застряли в горле, глаза были полны слез.

– Какая во мне была польза?
– спросил он сквозь зубы, раздувая ноздри в бессильной злобе.
– В конце концов, что хорошего я ей сделал? Если бы я не взял ее в свой дом, как минимум, они бы позволили ей жить.

Табита задыхалась от слез, когда он, наконец, позволил обнять себя. Она пыталась не думать о том, что случилось, когда они убили Агриппину.

Она видела шрамы на его запястьях и знала, что его распяли. Не ночь, а самый настоящий ужас. Неудивительно, что он не хотел вспоминать прошлое.

И она больше никогда не будет спрашивать его об этом.

Какой-то миг он все еще был напряженным, но потом расслабился. Обнял ее покрепче и притянул ближе к себе.

– Что я за человек такой, что любое доброе деяние всегда вредит тем, кому я пытаюсь помочь?

– Ты не навредил ни мне, ни Марле, ни даже Гилберту.

– Пока что, - выдохнул он.
– Агриппина жила в моем доме почти 10 лет, пока парки не забрали ее.

– Никто меня не тронет, Валериус. Поверь мне.

Он ласково провел рукой по щеке со шрамом.

– В тебе столько огня. Он всегда согревает меня, когда ты рядом.

– Согревает тебя? А большинство людей он обжигает. Мой бывший часто говорил, что я всех выматываю. А еще изнуряю его настолько, что потом ему требуется минимум два или три дня, чтобы возместить каждый проведенный со мною час.

Валериус слегка улыбнулся.

– Мне не кажется, что ты выматываешь.

– А я не считаю тебя жалким.

Это своеобразное соглашение вызвало у него смех.

– Что в тебе такого Табита? Я знаю тебя всего несколько дней, а чувствую, что могу рассказать обо всем.

– Не знаю, но я чувствую тоже самое по отношению и к тебе.

Она приподнялась и наклонила его голову к себе, чтобы поцеловать.

Валериус застонал, вкушая ее. Чувствуя ее. В ее объятиях он не чувствовал себя ни жалким, ни холодным. Она научила его смеяться и снова испытывать радость.

Нет, она вызывала в нем чувство радости впервые в жизни. Кроме нее, никто не протянул ему руку и не обнимал его.

Она знала, что он нудный, но смирилась с этим. Вместо того чтобы отвернуться от него, она мягко подшучивала над ним, и это сработало.

Она не отказалась от него.

За всю жизнь, она единственная подружилась с ним. И это делало ее самой замечательной женщиной в мире.

Табита отстранилась.

– Сколько у нас есть времени до приезда Отто с ужином?

Он взглянул на часы.

– Возможно, двадцать или тридцать минут. А что?

Она улыбнулась.

– Сойдет.