Вот с этим «двойником» мы и готовились схватиться.

Конечно, обо всем, что сказано выше, мы тогда не знали, но всем нутром чувствовали — летняя страда будет довольно жаркой.

...Дни, заполненные боевой учебой, летели довольно быстро. Кажется, только вчера оседали под напором солнечных лучей ноздреватые сугробы на полях, струилась мягкая теплынь по долам и буеракам, налитым мутной вешней водой. А теперь навалилось лето — жаркое и сухое. Ковыль, сожженный зноем, стал совсем пепельным, только в балках и поймах зеленел тростник да кудрявились непролазные лозняки. Лишь ночью духота чуть спадала — темень была тепла и душиста,— в народе говорят: «До Ильина дня в сене мед». А утром снова — пот в три ручья, обмундирование хоть выкручивай.

В начале июля в нашем корпусе произошло волнующее событие: соединению передавалась танковая колонна «Донской казак». Митинг, организованный по этому поводу, показал, насколько высок дух гвардейцев, их непоколебимая готовность громить заклятого врага. Мы еще раз почувствовали, с каким напряжением трудится тыл, отдавая все для быстрейшего разгрома врага.

Среди делегатов был и старый колхозник Иван Петрович Шелудыко с хутора Фролов. Подсчитал он свои личные тысячи, да и пошел с подписным листом по куреням собирать деньги на колонну. Теперь Иван Петрович гладил заскорузлой ладонью броню танка и приговаривал: «Пусть слава наших машин разнесется далеко, и выполнят они святое дело».

— Трудящиеся области, — сказал секретарь Ростовского обкома партии Д. И. Майоров, — построили эти танки на свои скромные сбережения и с радостью передают их вам, в ваши надежные руки.

Взволнованно и горячо говорили затем донбассовец старший лейтенант Харченко, старшина Аржаных. Командир 2б-го танкового полка майор Рой, приняв боевые машины, подошел к Знамени части, опустился на колено, чеканя слова, произнес:

— Мы клянемся, что не пожалеем своей крови, своих горячих сердец для победы над врагом. Для нас не будет покоя до тех пор, пока хоть один фашист топчет поганым сапогом нашу священную землю.

— Клянемся! — прокатилось волной над алым полотнищем, над строем сверкающих краской «тридцатьчетверок» с надписью на башнях «Донской казак».

После митинга молодых коммунистов, комсомольских активистов и агитаторов собрал начальник политотдела бригады полковник Парфенов.

— В этих местах,—сказал Владимир Александрович, — враг не раз ощущал на своей шкуре сокрушительные удары. Осенью сорок первого здесь крепко побили танковую армию Клейста. Тысячи отборных солдат нашли могилу на донской земле. Операция «Эдельвейс» с треском провалилась. Без оглядки удирал Клейст и в прошлую зиму с Северного Кавказа, вновь спрятавшись за неприступный «Миус-фронт». Сейчас перед нами новая армия — шестая. В предстоящей операции надо сделать так, чтобы и «мстителей» закопать на Миусе, а также усмирить танковое зверье генерала Макензена. И эта трудная задача нам вполне по силам. Хочу, чтобы вы сказали об этом бойцам, офицерам, обязательно напомнили о боевых традициях корпуса, бригады, мужестве и героизме гвардейцев, не раз смотревших смерти в глаза. Врагу не удержаться ни за какой стеной, будь она каменной или железной!..

Последние часы перед наступлением тянулись томительно долго. Для нас это ожидание было еще более растянутым — дело в том, что корпус находился в резерве и должен был наступать в первом эшелоне 2-й гвардейской армии на ее правом фланге.

И вот долгожданная минута — заклокотал, застонал «Миус-фронт». Одновременно сотни и сотни орудий взорвали воздух, в сторону врага с устрашающим воем понеслись огненные стрелы «катюш», вдоль укрепленных высот побежала цепь вспышек, поднялись в небо смерчи земли, камня, железа, бетона. В канонаде тонули не только голоса людей, но и рокот бесчисленных самолетов. Над самой головой — так, что все невольно пригнулись,— с ревом промчались, распластав темно-зеленые крылья, десятки штурмовиков. Вслед за этим из хаоса звуков выделились мощные, глухие разрывы бомб. Впереди все горело, дрожало, над холмами сплошной стеной стоял дым.

Два с половиной часа артиллерия и минометы при поддержке авиации взламывали и разрушали оборону гитлеровцев на Миусе, а как только огонь был перенесен в глубину, поднялась матушка-пехота.

Я всегда с глубоким уважением относился к этим труженикам войны, поражался, как пехотинец, открытый со всех сторон свинцовым ветрам, сотканный из теплой человеческой плоти, может устоять перед огнем пушек, железом танков, яростью бомбежек. Теперь в такой роли оказался и я, как командир взвода автоматчиков...

Через несколько часов в тыл уже вывозили раненых, в основном тяжелых. Даже бывалые бойцы, не раз меченные войной, повидавшие и пережившие ох как много, говорили: «Сколько воюем, подобного не видели. Немцы во время артподготовки попрятались, как сурки, а потом очухались, опомнились. Вызвали авиацию, подбросили резервы. Ну и пошла мясорубка...»

Наиболее сильное сопротивление оказал противник в опорных пунктах западнее Дмитриевки и в районе Мариновки. Здесь наша артиллерия не смогла поразить железобетонные укрепления, поэтому наступавшие понесли внушительные потери.

Итог первого дня боя оказался весьма скромным: наши войска овладели частично первой, а кое-где второй позициями главной полосы немецкой обороны.

Всю ночь гитлеровцы штопали бреши, лихорадочно подтягивали резервы. Повторные атаки на рассвете оказались безрезультатными. Готовившуюся к отправке под Курск 16-ю моторизованную дивизию командование вермахта срочно перебросило к месту прорыва и с ходу ввело в бой. С юга сюда же торопились на автомашинах части 111-й и 336-й пехотных дивизий, с севера подходили 32-я дивизия и унтер-офицерская школа 6-й полевой армии.