Маколи оглянулся.

–  Поздно, - заметил он.
– Он нас видел.

К ним не спеша подходил сержант полиции, ступая так, будто одной из главных его обязанностей в жизни было выравнивать землю. Шеи у него не было, грудь торчала колесом, а челюсти напоминали бульдожьи.

–  Ты Маколи?

–  Я.

–  Я могу посадить тебя.

–  За что это?
– удивился Маколи.

–  Ты знаешь за что. Плохое поведение и прочие нарушения закона.

Маколи притворился непонимающим. Потом лицо его просветлело.

–  Вы хотите сказать, что небольшая… Да что вы, сержант, это же пустяк. Просто приятели немного побаловались. Вы же знаете, как это бывает?

–  Знаю, - ответил сержант.
– Будешь предъявлять обвинения?

–  Обвинения?

–  Разве Кристи не бросался на тебя с разбитой бутылкой?

–  Я этого не заметил, сержант, - сказал Маколи, давая понять, как он сам оценивает происшедшее.

–  Даю тебе час, чтобы убраться из города.

–  Но мои друзья… - начал Маколи с озабоченным видом, пытаясь выяснить, только ли он подвергнут наказанию.

–  Не беспокойся, о них как следует позаботятся, - уверил его сержант. И поднял вверх пухлый палец: - Один час.

–  Что справедливо, то справедливо, - согласился Маколи.

Они смотрели, как сержант удаляется, заложив руки за спину. Брюки его полоскались на ветру, как разорванные паруса.

–  А он ничего, - заметил Маколи.

–  Что будешь делать, Мак?

–  Отправлюсь в путь.

–  Поедем лучше к нам, - предложил Малдун.
– На несколько дней.

Маколи хлопнул его по плечу.

–  Нет, - сказал он.
– У тебя своих забот хватает, Джим. А я тебе не помощник. Будь здоров.

Они пожали друг другу руки. Мальчишеское лицо Малдуна было обиженно-грустным.

–  Я хочу есть, папа, - заявила Пострел.

Малдун заставил себя усмехнуться, чтобы облегчить расставание.

–  Пожалуй, поеду, займусь похоронами.

Он включил стартер, мотор ожил и натужно затарахтел.

Маколи сделала шаг вперед и положил руку на плечо Мадуна.

–  Забыл сказать, Джим. Не возьми ты с самого начала этого болвана на себя, боюсь, все получилось бы по-другому.

Малдун махнул рукой, но лицо его было довольным, и это выражение помнилось Маколи, когда грузовик уже уехал.

–  Куда поехал Джим?
– спросила Пострел. ОНа почесала одну ногу об другую.
– Джим хороший, - добавила она.

Маколи вгляделся в длинную, уходящую на юг, скучную дорогу. Посмотрел на небо, по которому ветер гнал облака. Но выхода не было. Время уходило.

Он толкнул сетчатую дверь и вошел в пекарню. Пахло свежим хлебом и чистыми мешками. Он тронул стоявший на прилавке колокольчик, и из помещения позади лавки показалась девушка в белом халате. Это была та самая девушка, которую он видел рано утром, когда она переходила улицу. У него сразу поднялось настроение. Улыбка ее была приветливой, но безразличной. Она улыбалась скорей по обязанности, нежели от души.

–  Можно пару пирогов и буханку хлеба?
– спросил он.

–  Пожалуйста.

Голос у нее был негромкий. Она повернулась и наклонилась над ларем. Он пробежал взглядом по ее фигуре спереди и сзади. Оценил ее шелковистые стройные ноги и даже приметил кружева на нижней юбке. Они вызвали в нем желание и вдохновили его воображение. Она снова повернулась, и, пока заворачивала хлеб, он наслаждался видом ее гладких округлых рук.

Через минуту она с той же дежурной улыбкой поставила перед ним пироги. Глаза ее блестели, как вишневый сироп. Губы были мягкие и чувственные. Иссиня-черные волосы вились. Маколи не сводил с нее безмятежно-спокойного взора, как будто рассматривал статуэтку на полке. Она вспыхнула и отвела взгляд. Но в остальном движения ее, казалось, не изменились, хотя он заметил, когда она взяла деньги и положила их в кассу, что она смущена.

–  А воды вы мне нальете?
– Он положил на прилавок пустую флягу.

На этот раз ее взгляд выразил большую заинтересованность. В нем появилась неуверенность и любопытство. Она кивнула и взяла флягу. Потом вернулась, вытирая ее тряпкой.

–  Извините, перелила через край.

Маколи развязывал свой продуктовый мешок и не сводил с нее глаз. Она же скрыла свое смущение, занявшись Пострелом. И быстро спросила:

–  А маленькой девочке не хотелось бы сладких пирожков? Они чуть зачерствели, но еще вкусные. Если вы не против, конечно.

Вот это ему нравилось. Именно такие люди. Они не швыряют вам в лицо милостыню, как будто вы их молите о ней. Они помнят, что и у вас есть чувство собственного достоинства. И не пытаются его отнять.

–  Конечно, не против.

Он смотрел, как она выбирает пирожки, что лежали в окне на витрине, на округлые линии ее бедер и крутую грудь, явственно обозначавшуюся, когда она протягивала руку.

–  Это тебе, малышка, - повернулась она.

Пострел взяла пакет и, мгновенно открыв, заглянула внутрь. Потом закрыла и подняла робкий взгляд, прижимая пакет к груди и дрожа от радости, которую старалась сдержать, потому что подсознательно понимала, что проявить радость перед чужой женщиной неудобно.