— Остановись, король! — громовым голосом закричал Крабат. — Кто вино тебе поднёс, пусть тот и выпьет.

Удивился король, но послушался Крабата. Велел подчашему выпить вино. Побледнел тот, стал белым, словно полотно. Однако делать нечего. Только пригубил — и пал без дыхания.

Повскакивали тут из-за стола заговорщики, бросились бежать.

Король, конечно, снарядил погоню. Да куда там! Нечистая совесть так их гнала, что бежали они, будто у них под ногами земля горела.

Так в третий раз Крабат спас жизнь королю.

Долго ещё жил Крабат, старея понемногу. А как сравнялось ему восемьдесят лет, почуял, что смерть у порога.

Кликнул он слугу, дал ему свою чародейскую книгу и велел бросить её со скалы в глубокий омут.

Пойти-то слуга пошёл. Как хозяина ослушаться? Постоял на скале, размахнулся… И тут у него рука будто сама опустилась.

«Рыбам эта книга не нужна, а мне после смерти господина сгодится. Будет у меня и власть, и богатство. Я получше, чем Крабат, сумею жизнь прожить. А он без книги про то и не узнает!»

Припрятал слуга книгу и домой вернулся.

— Бросил? — Крабат его спрашивает.

— Всё в точности исполнил, как вы велели, — отвечает слуга.

— И что вода тебе сказала? Как скалы откликнулись?

Молчит слуга.

Покачал Крабат головой.

— Вот послушай меня. Стоял ты на скале и думал, что я плохо жизнь прожил, а ты лучше проживёшь, наколдуешь себе богатство и славу. И сразу первое зло сделал — мне солгал. Волшебство, как любую силу, на две стороны повернуть можно. Пускай лучше та книга никому не достаётся.

Ни слова не говоря, кинулся из дома слуга, побежал на скалу и бросил книгу в глубокий омут.

Загудели, застонали скалы кругом, дрогнул под ним утёс, словно громадным молотом о его подножие ударили. А вода закрутилась, зашипела, как тысяча разъярённых змей, и приняла книгу в свои тёмные глубины.

Теперь слуга с чистой совестью вернулся.

А старый Крабат лежит, умирает. Домочадцы у изголовья толпятся, крестьяне у ног стоят.

Вдруг приподнялся Крабат и сказал слабым голодом:

— Сослужите мне последнюю службу. Пусть выйдет кто-нибудь да на кровлю смотрит. Если сделал я за свою жизнь больше зла, чем добра, будет сидеть на коньке крыши чёрный ворон. А если добра больше — светлая птица.

Выбежали трое, смотрят вверх на высокую кровлю.

В этот миг умер старый Крабат. Запели стоявшие у его смертного одра похоронную песню. А с крыши взлетел белый лебедь. Выше, выше — и растаял в синем небе.

Стояла Кузликовская мельница над глубоким омутом. Рыбы там водилось видимо-невидимо. Рыба — это хорошо! Так ведь в том омуте ещё водяной жил. И это бы ничего — водяной так водяной! Да вот повадился он каждое утро на рассвете на мельницу являться. Ему, видишь ли ты, сырая рыба опротивела.

Застучит в дверь, мельника разбудит.

— Здорово, мельник! — кричит.

Мельнику спать охота, да с водяным лучше не ссориться.

— Здорово, гостенёк! — отвечает. — Милости просим!

— Ну, так я пойду на твою крупорушку, рыбу варить. Надоел — мочи нет! Так бы, может, и по сей день велось.

Да однажды вот что случилось.

В старину по нашему краю ходили, бывало, поводыри с медведями. Бродили от ярмарки к ярмарке. Мишка танцевал на задних лапах, всякие штуки выделывал, народ смешил. А у поводыря одна работа — денежки в шапку собирать.

Как-то попросился такой поводырь к мельнику переночевать. Отчего не пустить? Медведя на ночь в крупорушку заперли. Сами за беседой полночи скоротали. Под утро так крепко заснули, что и не слышали, как водяной заявился.

Ввалился он в крупорушку, огонь в очаге развёл и принялся уху варить. Рыбки принёс немало: двух карпов здоровенных, да трёх щурят, да ерша, да окуня, да плотвичек несколько. Дух пошёл от той ухи по всей крупорушке. Проснулся медведь в своём углу, носом водит, нюхает…

Стал водяной уху хлебать, и медведь тут как тут. Запустил лапу в котёл и подцепил когтем самого большого карпа.

— Брысь, проклятая тварь! — закричал водяной.

А медведь уже карпа съел, опять лапу к котлу тянет.