Яков растерялся, услышав свои стихи.

Что за наваждение? Сначала корреспондент газеты вспомнил о его стихах, а сейчас их распевал незнакомый повар-солдат. Оказывается, стихи нравились, находили читателей, трогали сердца. Выходит, он напрасно порой стеснялся своего увлечения, не считал себя поэтом. «Мне далеко до Пушкина, — любил отшучиваться он. — Так, для себя бумагу мараю». Кто знает, может быть, завтра в газете прочитают его частушки и начнут их распевать? Нет большей награды для поэта, как признание его творчества. Но о чем он размечтался! Он придержал за рукав дневального, чтобы не мешать повару допеть. А тот, не замечая их, продолжал:

Повар отер рукавом взмокший от пара лоб, прикрыл котел крышкой и тихо, протяжно повторил:

Увидев офицера, он перестал петь. Из котла с шипением вырывался пар.

— Скажи, дружище, где ты слышал эту песню? — заговорил наконец Чапичев, подходя к кухне.

Повар соскочил на землю и, став, как положено перед старшим по званию, сначала доложил, кто он и чем занимается, потом сказал, что песни такой он нигде не слышал, а читал стихи в армейской газете. Стихотворение ему понравилось, и он стал его напевать.

— Но музыка-то, музыка откуда?

— Да я, товарищ политрук, так пою, без музыки. Вот разве когда печка немного подпоет…

— Я не о том, — отмахнулся Яков. — Я спрашиваю о мотиве. Где услышал ты этот мотив?

— Без мотива пою. Так просто. На свой собственный манер, — пояснил повар.

Чапичев, взволнованный услышанной песней, горячо пожал руку повару и признался:

— Это мои стихи…

— Вы поэт?! — удивился повар. — Вот это да-а…

— Что, да?

— Повезло, говорю. Живого поэта вижу. Первый раз в жизни…

— Написал я стихи эти на Дальнем Востоке в самом начале войны, — стал рассказывать Чапичев. — Но как они попали сюда, ума не приложу.

— Очень просто, — сказал весело повар. — Нас с Дальнего Востока сюда перебросили.

— Ну тогда мы, можно сказать, земляки.

Чапичев и повар сели на чурбаны к наспех сколоченному из досок столу, и начался задушевный разговор.

— Ты меня можешь не кормить, а вот песню, пожалуйста, еще раз спой, я мотив заучу, — попросил Чапичев.

— Да ведь песней сыт не будешь, товарищ политрук, — наливая густого супа в миску, ответил повар. — Я эту песню очень полюбил. В ней все точно, как у меня в жизни случилось, — и повар снова запел.

Весь следующий день для работников редакции, как и для всех, кто остался в городе, был напряженным и тревожным. Фашисты взяли город в тиски и подошли к нему вплотную. Оставалась только одна дорога, по которой можно было выбраться из города, но и ее немцы уже простреливали. И чем меньше оставалось дней до 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, тем напряженнее становилась вокруг обстановка. Фашисты стягивали к городу свежие воинские части. Они намеревались в канун праздника предпринять решительное наступление.

…6 ноября 1941 года Чапичев побывал в трех подразделениях, ему хотелось найти интересный материал для газеты. Возвращаясь в редакцию, он обратил внимание на широкий ров, который перегородил улицу от одного большого дома до другого. Утром этого рва не было. На дне его он увидел подростков с кирками, лопатами и носилками.

— Зачем это? — удивленно спросил Чапичев у черноголового паренька, которого принял за старшего.

— Могилу для немецких танков роем, — сурово ответил юноша, — видите, с той стороны уже начали ее маскировать.

Чапичев внимательно рассмотрел настил, которым юные саперы прикрывали ров сверху. Сначала они накатывали тонкие бревнышки, на них накладывали листы фанеры, а сверху набрасывали булыжник. Даже вблизи нельзя было угадать, где кончается твердая дорога, а где начинается настил надо рвом.

— Только бы фашистские разведчики не пронюхали заранее, — участливо сказал Яков черноголовому старшине.

— У нас дозоры выставлены. Заметим немцев — сразу сообщим командиру воинской части. Сюда мы их не пропустим.

Встреча с ребятами взволновала Якова. Он тут же стал обдумывать заметку о юных защитниках города, помогающих Красной Армии бороться с врагом. Он напишет в газету информацию. Война и ребята. Защита Отечества. Долг перед Родиной. Им овладело привычное беспокойство, он невольно стал шептать, подбирая звучные слова, из которых должно сложиться стихотворение. Какое это волнение! Каждая строчка — добыча грамма радия… Прав Владимир Маяковский. Может быть, я никудышный поэт, но это совершенно не важно. Я рад творческому волнению, когда до предела напряжен мозг, глаза пристально вглядываются в знакомые предметы и видят их по-особенному.