Мурашки ползут по спине… Что это? Неужели показалось? Шорох? Нет! Слышен шорох! Значит, жив! А сердце не отпускает. Ведь если заметили с такого расстояния, то что же будет, когда Чоке подползет к самому стогу?

— Сдавайся! — и Сергей, уже не раздумывая, лишь бы отвлечь на себя огонь, вскочил и, стоя, выстрелил два раза.

Прозвучал ответный выстрел. Что-то обожгло правое бедро.

— Сдавайся! Второе отделение, зайти справа! Первое отделение, залечь у сарая! Третье — за мной! — коротко отдавал Сергей команды несуществующим отделениям.

А сам зигзагами бежал к стогу. Часто падал, отползал в сторону, мгновенно вскакивал и снова делал короткую перебежку.

Оттуда били по нему, но не точно. Пули со свистом пролетали мимо.

— Взять живым! — командовал Сергей.

Он подбегал к стогу под выстрелами, а сам думал о друге, боялся, что его заметят. Но когда огонек мелькнул у основания стога, когда пламя быстро начало карабкаться кверху, Сергей на какое-то мгновение не понял, вернее, не сразу поверил, что Чоке жив! Сейчас это подтверждал огонь. Он уже взметнулся ввысь, хотя в его отсветах фигуры Чоке не было видно…

И тут со стога в ту сторону, что была еще не охвачена огнем, зловеще метнулась фигура.

Едва незнакомец коснулся сапогами земли, как тут же кто-то сбил его с ног.

Сергей кинулся к месту схватки и увидел, как ловко Чоке скрутил лазутчика, вывернув ему руки, не давая дотянуться до ножа.

Две руки — рука лазутчика и рука Чоке — устремились к ножу.

Сергей на бегу нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало: кончились патроны. И тут Сергей неожиданно споткнулся о тело убитого, упал.

Когда вскочил на ноги, увидел, что в руке лазутчика сверкнул нож и тот кидается с ним на Чоке. Прежде чем сообразить, что ему делать, Сергей опрометью бросился вперед и схватил у запястья руку лазутчика. Но тот с силой вырвал ее, и нож пронзил бы грудь Сергея, если бы не подоспел вовремя верный друг Чоке. В бою так часто случалось. Вот и сейчас…

Нож отлетел в сторону. Вдвоем, а потом и втроем с Алексеем Бандурой они связали ремнем пойманного.

— А, мать вашу растак! — на чистейшем русском языке выругался лазутчик.

В свете пылавшего стога они разглядели и его крестьянскую одежду, и его перекошенное злобой лицо, и сильные, загрубевшие черные ладони. На безымянном пальце правой руки блеснуло серебряное кольцо…

— Так ты? — Сергей не мог произнести слово «русский». Не мог, потому что за многие дни войны, за долгие, тяжкие дни отступления он впервые своими глазами видел предателя. Высокий, с очень выпуклой грудью, с выпученными глазами, остроносый и тонкогубый, лазутчик с презрением смотрел на Сергея, на Чоке, на Бандуру.

— Так ты? — и Сергей поперхнулся. — Как ты мог против своих?

Но тот лишь оскалился в ответ.

— Идем! — и они повели его.

Чоке шел с автоматом наготове справа. И когда предатель посмотрел в его сторону, он точно укололся о взгляд советского бойца-киргиза.

Стог ярко пылал, и пламя уже переметнулось на другие стога, ярко озаряя идущих. Во взгляде Чоке, в его сощуренных глазах читался приговор.

Предатель понуро и тяжко шагал к штабу батальона, куда повел его Бандура.

В редакционной машине Чолпонбай передал Сергею заметку, а тот полез в карман и вытащил залитый кровью листок с недописанной сводкой Совинформбюро. Пуля задела бедро вкось и вот испортила листок…

— Зря вы вскочили, когда стреляли, — как бы про себя заметил Чолпонбай.

Сергей лукаво улыбнулся:

— Между прочим, все это по твоей вине. Я просто вспомнил твои слова: «Чем умирать лежа, лучше умри стреляя». — И политрук быстро расправил намокший кровью листок. Ясно виднелось последнее слово, на котором оборвал несколько минут назад свою запись Сергей. Это слово «сражались»…

— Сражались, — вслух прочитал Деревянкин, стараясь вспомнить, что же следовало за этим словом, соображая, как ему быть дальше и что писать.

— Сражались, — совсем с иной интонацией повторил Чоке. — Сражаться надо. Мужчина должен сражаться. Теперь, когда я это увидел, понял, что каждый наш солдат должен быть еще смелее, чтобы не ослабела армия из-за тех, кто оставил ее строй и изменил своей Родине-матери. Смелее надо действовать, решительнее, быстрее…

— Армия — миллионы, предателей — единицы, — заключил Чоке. — Но даже если один… все равно плохо. Ну, ладно, давайте, Сергей, рану перевяжу вам.