Ассимилироваться полковнику с жителями по-тихому, без шума? Хоть со своими, хоть из соседних республик? Да Боже храни его это делать! Сомнительно. Он ведь не настолько идиот, чтобы не понимать, что если им это и удастся, то только при том условии, что солдаты и он лично сменят камуфляж на робу. И станут доить полуживых коров и чистить нужники. Тут и там ведь своих «генералов и маршалов» хватает, девать некуда.

То есть, ему придётся делать то, выполнять те роли, что им самим предназначены исключительно для нас, простых клопов. А он — не привык. Никак. Он привык устраивать разносы, выволочки, отдавать приказы, посылать на смерть.

И стрелять. Чужими руками.

Могут на это «принимающие стороны» и не пойти. А то и попросту перестреляют. Так, на всякий пожарный. Чтоб не разводить и не культивировать внутри собственного стана потенциального врага. Уже сам факт их существования под носом у не терпящих чужаков национальных меньшинств, копящих, видимо, силы для собственного рывка вперед, для них — красная тряпка быку. Ходит полковник там буквально по лезвию ножа. И то, что их до сих пор не смяли, говорит лишь о том, что тому же кавказскому народу они пока недосуг. Есть дела поважнее, наверное.

Потому не пойдёт он на поклон ни к кому, как и топать войной на эти новые «государства» у него тоже штаны порвутся. Не одолеть столь малыми силами. Не жить же им простыми грабежами пограничных территорий?

Типа, — «наскочил-украл-смылся». В один день там тоже соберутся, да накостыляют так, что из жоп обитателей части ещё долго будут сиять перламутровыми отблесками собственные погоны. И при любом раскладе тогда для тех из них, кто уцелеет или сдастся — рабство. Столь естественное всегда в тех краях. Свекольно-помидорные плантации, каменоломни, сортиры, коровы, навоз… Всё на кругах своя.

И не убежать им от этого тогда.

Значит, выход только один: душить и давить своих. Двигаясь сюда, в «родные» края. Всё просто и понятно. Ничего нового он не изобрёл. Всё, как всегда: «бей своих, чтоб чужие боялись». Только тут добавлен нюанс, — чтобы свои ещё и кормили, к тому же, проникаясь под дулом «любовью и уважением». Преданно заглядывали при этом в глаза, вертя заискивающе хвостиком…

И кланялись ниже. Потому и побеждали мы в своей истории всё чаще своих же. А не внешних врагов. Своих, опять-таки, всё ж безопаснее. А внешние… — ну, те ведь могут и кредитов не дать, и от ЕЭС отлучить. И в довесок надавать по загривку.

Опять же, — Америка всегда на нас за нашу внутреннюю и внешнюю политику в СНГ так сильно ругалась… А в стране ведь много людей, у которых вдруг много миллиардов долларов завелось. Не выкидывать же им их? А жить им потом как, олигархам нашим? Да деткам ихним? На рубли поганые, что ль?! Да на зарплату, подобную нашей? Низзя, они ведь наше «живое национальное достояние»! Вместо разворованного материального. Вот и давайте лучше «своим», то есть простым, как следует, насуём?! Не армией, так репрессиями да тюрьмами. Чтоб не гавкали. Их ведь у нас много! Перебьём, сколь сил хватит, так ещё столько же останется, да ещё народятся…

Возможно, кто-то скажет, — и с чего бы это нам, дуракам, было лезть первыми в логово такого дракона, будить лихо? А ну, как выскочит, да пойдут клочки…

Во всяком случае, подобные доводы я слышал и среди народа. И до того, как «камень пал из рук небес», и после. И среди своих, и среди новоприбывших, — теперь уже МОИХ, — людей. Как-то, как само собой разумеющееся, Мурат «перепоручил» заботу и делегировал ответственность за своих мне. Понимая, что в моём дворе командовать ему не уместно. И при этом подчинялся наравне с остальными. Словно так всегда и было. И своих в порядке строгом держал.

По поводу предстоящей нам войны звучали разные предположения и сомнения. Включая те, что солдаты сами разбредутся, или что часть их потом как-нибудь точно прихлопнут чужаки из горных «стран». Для того, чтобы исключить недопонимание нашей «миссии», мне пришлось произнести очередную речь. Где я и привёл все эти доводы.

Мурат со своими «кунаками» меня полностью принародно поддержал. Можно отметить, не в последнюю очередь именно его мнение, мнение человека, будучи самому мудрым, слушающего и уважающего другого «мудрого», помогло мне склонить на свою сторону всех. Должен сказать, народу очень, даже чересчур, не понравилась идея о рабстве у разнузданного вояки. Поэтому у меня более не было проблем. Более того, люди прониклись идеей независимости, что иногда почти так же ценно, как желание быть ежедневно сытым. Ибо выбор у нас был невелик.

Никто не станет кормить раба, да ещё и досыта. Поэтому его пристреливают, чтоб не разъедался шибко…

Когда массы это осознали, они взревели так, что мне на миг показалось, что услышавший это полковник точно рухнул у себя в кабинете со стула. Я понял, что пока будет жив хоть один из этих солдат, в гневе воздевший оружие к небу, и пока сможет рожать и воспитывать мужчин каждая из присутствующих здесь женщина, нас никому не взять.

Нет, не взять!

Это не они, а мы пойдём к ним с огнём и мечом, невзирая на мудрость старой пословицы. И будем сражаться до тех пор, пока полностью не станет на свете одной из сторон. Я вновь, в который уже раз, отправлял кого-то на смерть. В этот раз — всех. Но лишь сегодня я чувствовал, что веду туда людей, почти желающих её, — в случае провала, — не меньше, чем свободы. За которую они были готовы заплатить свою страшную Цену. Великую цену за право БЫТЬ.