— Так вы взяли деньги? — оживляется Мозес — Давайте скорее чемодан.

— Деньги я конфисковал, — поправляет Глебски.

— Конфисковали, и бог с вами. Где чемодан?

— Вы что — не знаете, что такое «конфисковать»? Пауза.

— Значит, чемодан вы не отдадите… — произносит Мозес.

— Только в том случае, если вы ответите…

— Нет.

Мозес поворачивается и, волоча ноги, сильно хромая, уходит за свою портьеру. Глебски и госпожа Сневар глядят ему вслед.

— Бедный… — бормочет госпожа Сневар.

— Что? — не сразу отзывается Глебски. Он глядит на пачки денег. — Ничего себе — бедный… Здесь, наверное, тысяч сто…

— И это всё за чемоданчик Олафа… Неужели он столько стоит?

— Наверное, гораздо больше… А это всё мы сейчас пересчитаем, и я спрячу в сейф…

Они принимаются считать деньги.

— А все-таки мне его почему-то очень жалко… — произносит госпожа Сневар. — Весь он какой-то больной и одинокий.

Глебски молчит. Он считает банкноты, шевеля губами и изредка слюня пальцы.

Утреннее солнце ярким светом заливает столовую. В столовой пока только Глебски и Брюн. Глебски сидит за общим столом лицом к входной двери, лицо его сильно осунулось, но гладко выбрито, волосы влажны после душа и аккуратно причесаны. Брюн, по-прежнему в огромных черных очках и по-прежнему с нахально задранным носом, ходит вокруг стола расставляет приборы. На Глебски она старается не смотреть.

Часы бьют девять, и в столовую входит Симонэ — в толстом пестром свитере, тоже свежевыбритый, но с помятой физиономией.

— Привет, Брюн! — жизнерадостно здоровается он и усаживается рядом с инспектором. — Ну и ночка, друзья мои! Я пяти часов не проспал, честное слово. Нервы разгулялись. Все время чудится, будто мертвечинкой тянет по дому…

— Приятного аппетита, — неприязненно говорит Глебски.

— Пардон… — говорит Симонэ. Он тянется к блюду с сэндвичами, шевелит над ним пальцами, но, так ничего и не взяв убирает руку. — Как, Глебски, нашли еще что-нибудь?

— Сто шестнадцать тысяч двести восемьдесят пять крон, — мрачно отвечает Глебски.

Симонэ присвистывает, а Брюн впервые коротко взглядывает на Глебски.

— У кого? — спрашивает Симонэ. — Неужто у Хинкуса?

— Нет, не у Хинкуса… Кстати, — инспектор лезет в карман за ключами, выбирает один и протягивает Симонэ. — Не сочти те за труд, отоприте этого сукина сына, пусть идет завтракать

— Ага, — говорит Симонэ. — Сию минуту.

Он вскакивает, устремляется к двери и, едва не столкнувшись с входящим дю Банрстокром, вылетает в коридор. Дю Барнстокр, как всегда элегантный и прилизанный, потирая ладошки, приближается к столу.

— Добрый день, господин Глебски, — блеет он. — Доброе утро, дитя мое… Разрешите присоединиться?

Он усаживается напротив Глебски, наливает себе кофе со сливками и выбирает бутерброд.

— Ничего нового, господин Глебски? — робко осведомляется он.

Инспектор мотает головой. Дю Барнстокр вздыхает и принимается за еду. Возвращается Симонэ, бросает перед инспектором ключ и сообщает:

— Сейчас придет…

Брюн тоже садится и, ни на кого не глядя, начинает завтракать.

— Коньяку бы сейчас выпить… — понизив голос, произносит Симонэ. — Но ведь неприлично, наверное… Или ничего? А, Глебски?

Глебски пожимает плечами и берется за кофейник.

— Нет, я бы выпил рюмку, — уже громче говорит Симонэ. — Как вы полагаете, Брюн?

Брюн молча поднимается, достает из буфета початую бутылку и рюмку, с треском ставит перед Симонэ и возвращается на свое место.

— Спасибо, дорогая, — растроганно бормочет Симонэ и наполняет рюмку. — Разодолжили…

— Гм… — произносит дю Барнстокр. — А где же наша прелестная хозяйка?

Ему не отвечают.

— И господина Мозеса что-то не видно… — упавшим голосом говорит дю Барнстокр и замолкает.

Дверь приоткрывается, и в столовую осторожно протискивается Хинкус. Старательно глядя себе под ноги, он семенит вокруг стола, усаживается рядом с Глебски, поднимает глаза и вдруг замирает, приоткрыв рот. С совершенно обалделым видом глядит он на дю Барнстокра, затем на лице его явственно проступает радость, и он совершенно по-детски улыбается во весь рот.

Глебски сбоку пристально рассматривает его.

— Как ваше драгоценное самочувствие, господин Хинкус? — любезно осведомляется дю Барнстокр.