– Я устала, – сказала она. – Сегодня ляжем спать пораньше.

Окунув пальцы в золотую чашу с розовой водой и прочитав послеобеденную молитву, Анна вышла из-за стола в сопровождении фрейлин. В спальне королева ждала, пока каждая из ее дам выполнит свои обязанности: снять драгоценности и запереть их на ночь, расчесать роскошные волосы Анны, надеть на нее длинную ночную рубашку из тончайшего батиста с кружевами у шеи и на манжетах.

Королева взошла по ступенькам к своему ложу, захватив с собой подсвечник с одной-единственной свечой, и приказала опустить занавески. Под подушкой лежал маленький молитвенник, она попыталась успокоиться, прочитав несколько страниц, но слова прыгали перед глазами, не слагаясь во фразы, и в отчаянии Анна отшвырнула книгу и задула свечу. Вокруг было темно и тихо. Фрейлины ушли на свою половину, где они спали в общей спальне. Ее камеристка де Филандр помещалась в маленькой комнатушке по соседству, и оттуда до королевы доносился приглушенный храп.

Дворец спал, но к Анне сон не шел. Мария Медичи ошибалась. Что-то должно случиться, и это что-то – дело рук Ришелье. Она никогда не позволяла себе думать о нем иначе, чем с негодованием и обидой. Высмеивала и побуждала друзей делать то же самое. Но теперь – одна в темной тихой спальне, в этот поздний час – Анна вынуждена была признаться самой себе, что он кажется непобедимым. Только рядом с ней Ришелье обнаруживал свою слабость, потому что, как он сам недавно сказал в Люксембургском дворце, он не изменился. Был тем же просителем, сжигаемым безнадежной страстью, каким склонился к ее ногам в тот далекий день в часовне замка Тур. Анна чувствовала взгляд серых глаз, внушающих ей, несмотря на все, что произошло между ними, что он все так же любит ее и будет добиваться своего. Она вдруг заметила, что дрожит. Он никогда не сдастся. Его ненависть не знала жалости, а чувство мести было постоянным, как вечность. Но тем, кого кардинал любил, – племянницу мадам де Комбалет, своих сторонников, верно ему служивших, отца Жозефа, – им он был не менее верен в любви, чем врагам – в ненависти. Много раз Анне советовали вести себя дружелюбнее, искушали видениями власти и влияния, которые она разделит с Ришелье как с союзником. Всего-то и требовалось – несколько любезных слов, улыбка, время от времени благосклонный жест – и она могла бы стать одной из самых блистательных королев в Европе. Людовик не мог устоять перед ним. Ришелье постиг этот мрачный, нерешительный характер и подчинил себе и волю, и желания короля, оставаясь в то же время смиренным и раболепным, так как всегда учитывал раздражительную гордость своего покровителя.

Размышляя о кардинале, Анна с ужасом поняла, что ухватилась за Марию Медичи и Гастона, как утопающий хватается за соломинку. Никто из них не годился в соперники Ришелье. Старая королева смела, это правда, но ее интриги неуклюжи, а мотивы очевидны. Гастон – мелкий хлыщ, сегодня пыжащийся от тщеславия, а завтра пресмыкающийся от страха. Ришелье победит, и на этот раз победа его будет окончательной. Анна это чувствовала. Откинув занавески, она следила за наступлением рассвета и… ждала.

Еще только начинало светать, когда в ее дверь громко постучали. Мадам де Филандр ворвалась в спальню и, запинаясь, сообщила, что король ждет, чтобы его жена в течение часа собралась для возвращения в Париж.

Анна, дрожа, вскочила с постели, накинула пеньюар и выбежала в приемную. Советник Шатонеф подошел к ней и низко поклонился. Комната была полна дамами ее свиты; все еще в ночных одеяниях, они плача перешептывались, не спуская глаз с королевы, которая, хотя и бледная как полотно, сохраняла спокойствие и чувство собственного достоинства. Голос ее не дрогнул, когда она обратилась к советнику:

– Что это значит, месье? Я арестована?

– Избави боже, Мадам! – ответил Шатонеф. – Его Величество и весь Двор выезжают в находящийся поблизости монастырь капуцинов. Он приказывает, чтобы вы и ваши дамы присоединились к нему. Уверяю вас, что никакой опасности нет. Взяли под стражу только королеву-мать.

– Королева-мать! Старая королева арестована! Это насилие – я этому не верю! – Анна повернулась к кучке женщин. – Де Сенеси, немедленно направьтесь к Ее Величеству…

– Нет, Мадам. – Шатонеф поднял руку. – Комнаты Ее Величества окружены стражей, король запрещает вам говорить с ней и требует, чтобы вы немедленно к нему присоединились! Настойчиво вам советую – повинуйтесь. Королева-мать отдалась на милость короля. Ей не причинят вреда. Дамы, побыстрее подготовьте королеву к путешествию. – Он еще раз поклонился и вышел.

К семи часам утра дворец в Компьене был пуст. В нем осталась только Мария Медичи с ее приближенными и большой отряд стражи под началом маршала д'Эстри. В тишине и молчании Анна проехала через лес по извилистой дороге, ведущей к монастырю капуцинов, где ее ждал Людовик. Все сделали без шума, без единого возгласа протеста. Мария стала пленницей, а ее, Анну, заманили в Компьен, где изолируют и лишат свободы, не вызывая публичного скандала. Ришелье, – размышляла Анна, пока карета, стуча колесами, продвигалась к месту назначения, – Ришелье совершил невозможное. Ему наконец-то удалось обратить против Марии Медичи запуганного ею короля. А она потеряла самого могущественного союзника и осталась без всякой защиты.

– Мадам, – де Сенеси наклонилась вперед и шепнула на ухо своей госпоже, – Мадам, вы уверены, что мы должны повиноваться? А если монастырь – это ловушка, где вас заточат в тюрьму? Может быть, повернуть карету?

– Нет, – ответила королева. – Думаю, Шатонеф сказал правду, и кардинал еще не готов от меня избавиться. Но даже если это ловушка, я по-прежнему – испанская принцесса и не стану ни от кого убегать. Смотрите, вон монастырь. Через несколько минут мы узнаем свою судьбу.

Король принял Анну на галерее для церковного хора. Сам аббат проводил ее туда.

Лицо Людовика как будто еще больше пожелтело и осунулось, глаза стали воспаленными, словно от слез. Королева незаметно оглянулась по сторонам, но Ришелье нигде не было видно.

– Вам сообщили о том, что произошло, Мадам, – сухо сказал король. – Чтобы уберечь мою мать от интриг и обеспечить спокойствие в государстве, я оставил ее под надзором маршала д'Эстри, пока мы с кардиналом не убедим Гастона вернуться в Париж. О Ее Величестве хорошо позаботятся, и д'Эстри будет обращаться с ней с самой глубокой почтительностью. Я надеюсь, – Людовик заколебался под наплывом охвативших его чувств, но с видимым усилием продолжил, – я надеюсь, что Ее Величество сумеет уладить свои разногласия с моим дорогим монсеньером де Ришелье и вернется ко Двору. И еще, Мадам, я намерен, – тут его глаза сердито сверкнули, – уберечь вас от дурного влияния. Мадам де Фаржи будет лишена места, а вместо нее я представлю вам мадемуазель де Хотфор!