Только что мы совершили марш—бросок. И вот наши легкие, жаждавшие глотнуть хотя бы чуть—чуть свежего ветра, вновь наполняются горячим влажным воздухом, струями поднимающимся от поверхности земли. Солнце отражается в асфальтовом покрытии взлетно—посадочной полосы, на которой теперь с нами проводят практические занятия.

Вдалеке, на краю полосы, виднеется одинокий дрок. Отсюда заметно, как под легким дуновением полуденного ветерка, дующего со стороны моря, медленно колыхаются его ветви. На противоположном краю полосы вытянулись в ряд бараки, занятые под казармы, и другие постройки, в которых разместились штаб и службы батальона. Метрах в ста от казарм возвышается башня контроля за полетами. По ее круговой наблюдательной площадке, защищенной от солнца дощатым навесом, поверх которого выложен слой асбеста, ходит часовой, одетый в форму защитного цвета.

Вот часовой садится в раскладное кресло и устраивается в нем поудобнее, чтобы понаслаждаться зрелищем, когда наш лейтенант начнет гонять нас до седьмого пота, заставляя то маршировать, то пускаться бегом.

Уже двенадцатый день мы занимаемся одним и тем же. А винтовки, которые нам так не терпится получить, по—прежнему лежат в заколоченных ящиках в штабе батальона.

Мы разбредаемся вдоль бетонной полосы, которая буквально пышет жаром, надеясь, что там, где начинается земля, хоть немного прохладнее. Напрасно. И здесь такая же нестерпимая жара. Солнце зависло в зените и направляет прямо на нас свои палящие лучи. Я закуриваю. Еще несколько человек затягиваются сигаретами. Мы пьем перегревшуюся во флягах воду и располагаемся под редкими кустами, пытаясь в их тени спастись от зноя.