Участковый пристроился на широкой лавке, бросив под голову свёрнутый полушубок, и скоро весь дом тихо засопел. И по звуку дыхания Иван Сергеевич наконец пересчитал детей — семеро! Семь я! Восьмой только что появился на свет…

Наутро они снова сели в машину и поехали в горы по набитой тракторами дороге, однако через час поднялась сильная метель. Ветер срывался со склонов, сметая снег, который быстро грубел в колеях, да и путь становился менее торным, распадаясь на десятки лесовозных дорог. «Уазик» хоть и медленно, однако долго ещё пробивался вверх, пока не врубился бампером в высокий занос.

— Всё, — сказал участковый, выбрасывая из кабины охотничьи лыжи. — Надевай и через полтора километра будешь у цели.

Иван Сергеевич застегнул крепления на валенках, взял поданную ему палку, напоминающую посох, и двинулся по дороге, которая угадывалась лишь по просеке: ни единого человеческого следа! Скоро впереди послышался лай собак, потом напахнуло дымом от сосновых дров и, наконец, показался высокий дом с заснеженной крышей, от которого в разные стороны расходились жердяные изгороди.

Навстречу выскочили две лайки, закружились у ног и радостно заскулили, будто встречали хозяина. И только сейчас Иван Сергеевич узнал место — пасека, куда он прилетал на вертолёте, отыскивая Мамонта, и где они повредили стоящий на взлётной полосе дельтаплан.

Ему захотелось немедленно развернуться, оттолкнуться хорошенько и катиться по лыжне до самой машины: именно здесь Августе мечталось поселиться и прожить до конца своих дней… Но было поздно — на крыльцо выбежал старик, Пётр Григорьевич, и приветственно замахал рукой. Неужели узнал?

— Здравствуй, Драга! Здравствуй! — ещё издалека закричал он. — Давно тебя поджидаю! Все окна просмотрел!

Вероятно, старик обознался, поскольку называл его чужим именем — Драга. Но сейчас и это было всё равно. Иван Сергеевич вошёл в жарко натопленную избу и, не раздеваясь, присел у порога. Низкое зимнее солнце пронизывало светлое, в семь окон, помещение, и это напоминало летний вечер, когда они сидели с Августой и говорили о детях. Она называла имена сыновей — Иван и Юзеф…

— Что же ты расселся-то, друг закадычный? — удивился старик. — Пошли, будешь принимать хозяйство. По описи сдавать не буду, поверишь на слово. Ну, в избе тут смотреть нечего, горшки, черепки, печь русская — одна штука… А что ты, брат, невесел?

— Нездоровится мне, — пожаловался Иван Сергеевич.

— Без дела сидишь, вот и нездоровится! Сейчас вот получишь место заболит голова, так все хвори мигом и отлетят. За мной!

В крытом дворе Пётр Григорьевич ткнул пальцем в машину — ещё новый «патрол-ниссан», — заметил грязь на дверце, смахнул рукавом.

— Автомобиль японского производства! Один. Пробег — двадцать две тысячи. Только ездить некуда. Летом ещё кое-как, а зимой!.. — он потянул брезент, раскинутый на какой-то конструкции — показалось оранжевое крыло. Дельтаплан! Две штуки! Один новый, ещё не облётанный, другой полетал!..

Старик внезапно ткнул Ивана Сергеевича в бок и рассмеялся.

— Да ты же помнишь! Это же ты со шведами прилетал!.. Я перед этим как раз гробанулся. И самолёт свой повредил. Тут, гляжу, вы летите! Думаю, дай-ка подставлю под вертолёт, а потом новый стребую. И стребовал! Теперь запасной есть! А нечего на чужой аэродром без радиообмена садиться!

Иван Сергеевич вспомнил тот скандал. Но в связи с ним вспомнилась и Августа…

Пётр Григорьевич привёл его по тропинке к высокому снежному холму без единого следа и каких-то намёков на вход: просто сугроб.

— Тут пасека в омшанике стоит. Пчёлки живут… Девяносто шесть колодок-семей! Скоро придёт весна, где-нибудь в начале апреля выставишь в леваду. Зажужжат пчёлки и расцветёт душа! Эх!..

Похоже, ему было несладко оставлять место и уезжать.

— А куда ты теперь, Пётр Григорьевич? — спросил Афанасьев.

Старик только махнул рукой и затопал на берег, в сторону бани.

— Баня — одна штука. Корыто из нержавейки — одно… На крыше лазерная установка для запуска «летающих тарелок». Ну, это ты потом разберёшься, сейчас ещё рано запускать. Там я написал подробную инструкцию…

Он спустился под берег, прыгая и махая руками, позвал знаком.

— Это твоя главная обязанность, — ткнул пальцем в прорубь со светлой — все камешки на дне, как на ладони! — водой. — Зимой обязанность: всё время раздалбливать лёд. Чтоб днём и ночью чисто было. И гляди, не вздумай шкурой накрывать, чтоб не замерзало. Пусть вода открытая стоит.

— А зачем? — спросил Иван Сергеевич.

— Мало ли что?.. Путник пойдёт, напиться захочет.

— Какой здесь путник?

— Ну, чтоб рыбе дышать! — нашёлся старик. — Или какой водолаз вздумает проплыть — выглянет на свет Божий…