— Обобрали, но не в Царьграде, а здесь на Руси, — мрачно подтвердил Никита. — А в Царьграде в рабство продали!

Владимир потемнел лицом:

— Ромеи давно плюют на все наши договоры! Придется им напомнить! — сказал он зло. — Но сначала у себя порядок навести надобно! Грабят средь бела дня! А ты, бегом домой! Отец твой уже походом в Царьград собрался! Воев нанимает! Иди, обрадуй старика!

— Это я мигом! — просиял Никита.

— Постой, — остановил друзей князь, — дружок твой мне тоже знаком!

Морозко вышел вперед, чуть склонил голову в знак уважения.

— Как — же, — вспомнил Владимир, — Морозко! Надумал в дружину?

Парень отрицательно мотнул головой.

— К Белояну?

Морозко опять покачал головой.

— А чего в Киеве делаешь? — спросил князь.

— Со мной он, великий князь, я его в гости к себе пригласил! — вступился за друга Никита.

— В гости говоришь, — задумчиво произнёс князь, — это дело хорошее! Когда гость с понятием! — друзья поняли, что князь говорит о Дюке. — Спасибо за весть от Добрыни! А теперь идите, у меня дел невпроворот! — князь повелительно махнул рукой.

Друзья спустились с крыльца и подошли к Ругеру, держащему коней в поводу.

Никита вскочил в седло.

— Домой! — прокричал он, пришпоривая коня. — Не отставайте!

Словно на крыльях мчался Кожемяка к родному дому. Никита погонял коня, не обращая внимания на брань, несущуюся вслед. За очередным поворотом он чуть не сшиб наземь крепкого молодого парня. Паренёк оказался не из трусливых: крепкой мозолистой рукой он схватил повод, остановив на скаку взмыленного коня.

— С ума сошел?! — крикнул он возбужденному Никите. — Куды прешь?

— Да пошел ты! — крикнул Кожемяка, пытаясь оттолкнуть прохожего.

Но, приглядевшись, радостно воскликнул:

— Милонег!

Парень, которого Никита назвал Милонегом исподлобья посмотрел на седока. Но через мгновение его лицо расплылось в улыбке:

— Никита? Живой?

— А то? — Кожемяка спрыгнул с коня, и они обнялись как старые приятели. Милонег был внуком Людоты — лучшего кузнеца в Киеве, а может и на всей Руси. Отец Кожемяки, также как и дед Милонега, был вхож в княжий терем. Мастера на Руси всегда были в почете. На княжьем дворе Никита и познакомился с Милонегом. В тот день, разговорившись в ожидании отцов, друзья поняли, что у них много общего. Никита с раннего детства был приучен к тяжелому труду. Милонег сутками торчал в кузне, перенимая у деда секреты мастерства. Никита мял кожи, Милонег махал пудовым молотом. На пустые детские забавы времени у них не оставалось. Это обстоятельство сблизило ребят: они подружились. Годы бежали, ребята росли. Тяжелый труд шел им на пользу. И вскоре не было на подоле кулачных бойцов сильнее, чем Милонег с Никитой. Лишь друг с другом они никогда не вступали в единоборство. И влюбиться их тоже угораздило в одну девчонку, Ладу. Но тогда Никита понял, что он лишний. И не стал мешать счастью друга. И в Царьград Кожемяка попросту сбежал, пытаясь избавиться от душевной боли. И вот после долгой разлуки друзья наконец встретились.

— А уж думал, ты того…, - смущенно проговорил Милонег.

— Да ладно тебе! — оборвал его на полуслове Никита. — Заходи лучше вечером ко мне. И Ладу прихвати. Отметим возвращение. А сейчас извини, домой спешу — стариков не терпится обнять!

Они пожали друг другу руки.

— Ну, ты не теряйся, Милонег! — крикнул на прощание Кожемяка.

— Так не я же теряюсь! — ответил вдогонку Милонег, но Никита его уже не слышал.

Вот и родные ворота. С трепетом толкнул Никита массивную створку. Дверь тихо отрылась: смазана на совесть, никакого скрипа, отец за этим всегда следит. Даже сейчас… На освещенном утренним солнцем дворе уже суетились люди: каждый на своем месте, каждый при деле.

— А ну, посторонись! — крикнул Кожемяке бородатый мужик, нагруженный стопкой свежевыделанных кож. — Ходют тут всякие, работать меша…, - не договорив, он поперхнулся, уставился на Никиту, словно на выходца с того света. Мужик пялился на Никиту покуда не споткнулся и не выронил из рук стопку кож.

— Жмых! Ты чего? — расхохотался Кожемяка. — Живой я! Вернулся!

— Жмых! — послышался из глубины двора сердитый голос. — Ты чего это расселся в пыли? И кожи бросил! Под ноги опять не смотришь?

Жмых лишь молча показал трясущейся рукой на стоящего воротах Кожемяку.

— Ну, чего размахался своими заготовками? По-людски сказать не можешь? Кто пришел-то?

Солнце светило Никите в спину, оставив его лицо в тени. Старик, прищурившись, долго вглядывался в лицо гостя, пытаясь его узнать, но из-за слепящего солнца ему этого не удалось.

— Здрав будь, добрый человек! — поприветствовал старик незнакомца. — По делу, али как?

— Отец! — выдохнул Кожемяка.

— Никита? — вздрогнул старик, узнав голос сына.

— Я, батя, я! — тихо сказал Кожемяка.

— Сынок! — голос старика задрожал, на глаза навернулись слезы. — Живой!

Кожемяка бросился к отцу, обнял его и оторвал от земли.

— Живой я, батя, живой! Не гневайся, товар я потерял, людей верных тоже не сберёг…, - он осторожно поставил отца на землю и бросился ему в ноги.

— Виноват, я…, - от волнения горло перехватило, и все слова куда-то разбежались из головы.

— Шут с ним, с товаром! — в сердцах крикнул отец, поднимая сына на ноги. — Ты для меня дороже любого товара, любых денег! Людей жалко, но такова жизнь!