–  Мудьюг!
– сказал, вылезая из люка, Батурин.
– Приехали вроде.

Софья Моисеевна издавна привыкла по вечерам делиться со старшим сыном дневными новостями. Едва она начала свой рассказ о сцене, разыгравшейся утром на Соборной пристани, как он махнул на нее рукой и сказал торопливо:

–  Знаю, знаю, видел…

Этот разговор был неприятен Илюше, и он старался избежать его. Перед его глазами стояли измученные лица кандальников. Ему показалось даже, что среди них мелькнуло лицо Никишина, и он чувствовал себя виноватым в чем-то перед Никишиным. Чтобы успокоиться, он обратился к своим тетрадям и перечел стихи, написанные только вчера к назначенному субботнему сборищу. Стихи показались безжизненными, неудачными. Неудачно прошло и выступление с ними, как, впрочем, и весь вечер. Оленька всё поглядывала на часы и слушала чтение невнимательно. Володя был хмур и играл вяло, неохотно. Только Красков, ставший частым гостем на субботних чтениях, внёс некоторое оживление - он прочел гладко и тонко выписанный рассказ - иронический, грустный и несколько циничный.

–  Забавно, - сказала Оленька, выслушав рассказ, - и очень грустно. Я не хотела бы быть героиней.

–  И ещё меньше автором, - сказала Варя.

Красков поднял брови и с интересом взглянул на Варю.

–  Вы правы!
– сказал он и засмеялся.

Потом он небрежно откинул рукопись в сторону и пересел ближе к Варе.

Вечер окончился уныло. Оленька, едва дождавшись конца, упорхнула на свидание с Боровским. Володя пошел проводить Варю. Красков присоединился к ним и болтал за троих. Володя молчал и чем дальше, тем больше мрачнел. На полпути он вдруг круто повернулся, буркнул «до свидания» и, длинный, нескладный, со скрипкой под мышкой, проклиная Краскова, себя, весь мир, свернул в переулок.

Красков посмотрел ему вслед и со всегдашней своей усмешкой спросил у Вари:

–  Ваша жертва? Да?

–  Почему вы так думаете?
– нахмурилась Варя.
– Просто товарищ и очень славный человек.

–  Что не мешает ему быть влюбленным в вас по уши!

–  Однако вы не очень-то тонкий наблюдатель.

–  В данном случае не надо быть особо тонким наблюдателем, чтобы увидеть истину. Всё видно с первого взгляда. Ваш славный человек прозрачен как стекло и, по-видимому, столь же элементарен, как, впрочем, и все так называемые славные люди. В их закваске не хватает дрожжей. Они пресны, и девушки их не любят. Зато под их скрипку они охотно любят других.

Красков тихонько засмеялся.

–  Какой у вас неприятный смех, - сказала Варя, плотней запахивая легкую жакетку.

–  Но зато какое у вас приятное контральто!
– сказал, ничуть не смущаясь, Красков.
– Вы поёте?

–  Нет!
– ответила Варя отрывисто.

Этим резким, недружелюбным «нет» она, казалось, хотела пресечь, не только болтовню Краскова, но и самую возможность снова начать разговор. Тем не менее спустя минуту она сама спросила его:

–  Зачем вы приехали сюда?

–  Ей-богу, не знаю!
– ответил Красков, разводя руками.
– Должно быть, надоело сидеть в Швейцарии!

–  Но вы почему-то поехали не в Москву, а в занятый белыми Архангельск.

–  Да!
– отозвался Красков, приподымая тонкие брови.
– Что же из этого следует?

Варя ничего не ответила, но не прошли они и квартала, как она снова спросила:

–  Вы служите в военном суде?

–  С вашего разрешения, да.

–  И вы выносите приговоры?… - Варя запнулась и вопросительно поглядела на Краскова.

–  Всякий суд выносит приговоры, - сказал Красков с шутливой нравоучительностью.

–  Всякий, всякий… - с раздражением выговорила Варя.
– Как вы можете этим шутить! Неужели ваша совесть ничего не говорит вам?

–  Моя совесть?
– удивился Красков.
– Но у меня её нет, милая девушка. Её вообще не существует. Она - миф или, как выражаются в «Потоке-богатыре» о душе, она есть только вид кислорода.

–  Это что же? Принципиальная беспринципность?

–  Возможно. Признаться, я никогда не задумывался над этим. Но, если вам это нравится, я согласен и на такую формулировку. Я вообще согласен со всем, что вам нравится.
– Красков улыбнулся уголком рта и взял Варю под руку. Она отстранилась:

–  Не смейте трогать меня!

–  А если я все-таки трону вас?
– спросил Красков прищурясь.
– Что произойдет? Землетрясение? Рукоприкладство?

–  Боже, как вы неприятны!
– сказала Варя с содроганием, а Красков отозвался невозмутимо:

–  Боже, как вы хороши!

Он приблизил к ней свое лицо. Она резко отпрянула и повернулась, чтобы уйти.

–  Ага!
– обрадовался Красков.
– Вы спасаетесь бегством: вы пасуете, милая трусиха.

–  Что, что?
– переспросила Варя, быстро поворачиваясь лицом к Краскову.
– Я трусиха? Это кого же я трушу? Вас?