Жрец посмотрел на Зула, и тот широко улыбнулся, обнажив два ряда ослепительно белых зубов, всем своим видом показывая, что так оно и будет. Мэгил закусил губу, но он твердо решил выжать из киммерийца все, что ему надо, а потому заговорил опять.

— Хорошо,— согласился он после паузы и тут же спросил:— А как ты вообще собираешься действовать в замке?

— Кром! — Конан старательно изобразил на лице удивление.— Я-то думал, ты мне об этом сейчас расскажешь!

— Не-е-ет!— задумчиво протянул Мэгил, мотая головой.— У тебя это получается гораздо лучше.

— Ну, ладно,— смилостивился киммериец,— слушай, недотепа. Первым на стену лезу я.

— Само собой,— с готовностью согласился жрец.

— Не перебивай! Вторым полезешь ты.

— Это почему же?— насторожился жрец.

— Ты будешь указывать мне путь,— злорадно процедил северянин, с удовольствием наблюдая, как вытягивается лицо служителя Митры.— Следом заберутся Тарган с Зулом. Они будут охранять двух любопытных олухов. За ними полезут остальные. Мы снимем часовых, тех, что наверху. Лучники распределятся вдоль всей стены, замаскировавшись под храмовую стражу. Десять человек займут подъемный механизм моста, еще десять их прикроют.

— Не много ли?— засомневался жрец.

— Не забывай,— напомнил Конан,— что от них зависит наша жизнь. Я с Тарганом пойду за Миллой, ты с Зулом займешься Рогазой, еще десять зуагиров поддержат нас. Остальные будут тихо сидеть на стенах, и отстреливать самых рьяных. Все?! — спросил Конан, глядя на друга.

— Все,— поразмыслив, кивнул Мэгил.

— Вот и хорошо,— благодушно ответил северянин.— Я хочу спать.

Он широко зевнул, завернулся в одеяло и сладко причмокнул губами, видимо предвкушая завтрашнюю забаву.

— Как же ты будешь спать, киммериец? — неожиданно поинтересовался язвительный жрец.

— А что? — не понял Конан, но все-таки обернулся.

— С нами же нет ни Миллы, ни Сурии…— со смиренным видом напомнил Мэгил.

Тяжелым взглядом киммериец прошелся по хохочущей толпе.

— Если меня еще раз потревожат,— прорычал он,— кто-нибудь точно упадет вниз!

И хотя Мэгил знал, что это всего лишь ответ на его колкость, он не стал искушать судьбу и на всякий случай замолчал, правда, с весьма довольным видом.

Взмахнув крыльями, Фан сделал круг над головами замерших на узкой площадке людей и устремился в пронзительную синеву, навстречу ласковым солнечным лучам. Почти мгновенно он поднялся так высоко, что стал почти не виден, потом серым пятном метнулся к скалам и пропал.

Из-за высокой, сложенной из огромных глыб черного гранита стены не доносилось ни звука. В воздухе висела мертвая тишина. Весь день за зловещими стенами Черной Крепости длилась кровавая церемония Последнего Дня, но на сей раз без барабанного боя. Лишь чей-то демонический хохот да душераздирающие крики безымянных жертв, от которых кровь стыла в жилах, доносились из-за стены.

Все это происходило днем. К вечеру все стихло. Солнце начало клониться к закату, даря людям свое последнее тепло. Скоро взойдет луна, и настанет время церемонии Пробуждения. Какое именно время выберет Рогаза, Мэгил не знал, а потому предпочел поторопиться.

Желание его в точности совпало с намерениями Конана, которого мало волновала сама церемония, ему было важно освободить обеих девушек, и Миллу, и Сурию. Умом он понимал, что злобная колдунья заслужила смерть, однако не хотел оставлять ее на растерзание Рогазе.

Осторожно выглянув из-за угла, киммериец пошел вперед. За ним, держа оружие наготове, двигались зуагиры. Добравшись до места, находившегося как раз напротив середины цитадели, киммериец поднял руку, и отряд мгновенно остановился.

— Быстро!— едва слышно прошептал киммериец и жестом указал, что нужно делать.

Двое воинов Бруна, которые несли на плечах длинный и плоский деревянный ящик шириной в пару локтей, опустили его на землю. Отработанными движениями северянин распустил ременные петли и откинул крышку. Когр поднял голову и зашипел, но не злобно, а, скорее, приветливо: они с Конаном были старыми друзьями. Его черный раздвоенный язык заметался взад-вперед, ловя чужие запахи. Ему не нравилось сидеть в ящике, и теперь огромный ящер, которого зуагиры называли варханом, волновался, но, увидев киммерийца, замер, успокаиваясь.

— Спокойно, Когр,— ласково проговорил молодой варвар.— Спокойно, мальчик.

Конан погладил вархана по мощной пупырчатой лапе с острыми когтями и, быстро накинув на него специальный широкий кожаный пояс с укрепленным на нем канатом, принялся завязывать многочисленные тесемки. Покончив с этим делом, он дружески потрепал ящера по голове.

— Ну, парень, давай!— прошептал киммериец.— Видишь, какая кладка? Мне здесь не за что уцепиться.

Умное животное обернулось, посмотрев на северянина одним глазом, и, с тихим хрустом вонзая острые когти в гладкую поверхность, полезло по отвесной стене, камни которой были так плотно пригнаны друг к другу, что порой даже стыков было не различить. Конан теперь смотрел только вверх, потихоньку вытравливая тонкий, но крепкий канат, укрепленный на поясе зверя. С противным скрежетом, от которого озноб непрерывно пробегал по телу, острые когти ящера впивались в черный камень. Двигаясь медленно, он поднялся уже настолько, что лишь кончиком хвоста касался земли, и теперь морда его находилась на одном уровне с лицом киммерийца. Он повернулся к северянину и на миг застыл, сделавшись похожим на каменное изваяние. Некоторое время зверь и человек, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, словно соревнуясь в выдержке, потом черный язык ткнулся в нос киммерийца, и зверь полез дальше.