В пять часов вечера 18 апреля в гостиной виллы Фелтринелли восемнадцатилетний Романо сидел за пианино и играл «Голубой Дунай». Увидев, что в комнату вошел отец, одетый в пальто, он хотел было вскочить со стула, но Муссолини остановил его:

— Нет, нет, продолжай.

Улыбаясь, он спросил Романо, любившего джазовую музыку:

— С каких это пор тебе стали нравиться вальсы? Погладив волосы шестнадцатилетней Анны Марии,

так полностью и не оправившейся после полиомиелита, произнес, как и всегда:

— Мужайся, Анна Мария, скоро мы станцуем с тобой этот вальс.

Романо любил своего отца, всегда готового сыграть с ним в настольный теннис или кегли, называвшего его Пифагором из-за его плохого знания математики и редко выходившего из себя, да и то в случаях, когда Романо оставил, например, гитару на ступенях лестницы, а Муссолини наступил на нее. Но ни он, ни Рашель не восприняли появление Муссолини в пальто как своего рода прощание. Дуче сказал им, что выезжает в Милан на конференцию и скоро возвратится.

— В Сало я никогда ничего толком не знаю, — заявил он утром графу Меллини. — Каждый мой контакт находится под наблюдением немцев. Я не могу управлять Италией из этой проклятой дыры.

Видимо, вспомнив еще дофашистские дни, он решил объявить Республику Сало социалистическим государством и стал разрабатывать вместе с министром корпораций Анджело Тарчи проект национализации всех отраслей промышленности. Но на озере Гарда все его усилия достичь согласия с итальянскими рабочими блокировались не только немцами, но и коммунистами, и миланскими промышленниками. Теперь, однако, он был намерен проявить решительность. 20 апреля в Милане он объявит о тотальной социализации страны, что явится его новой попыткой войти в историю со славой.

Миланский префект Марио Басси, долгие месяцы уговаривавший Муссолини выступить против немцев, радостно потирал руки. Один из секретарей с озера Гарда передал по телефону закодированное сообщение: «Посылка отправлена».

Басси понял, о чем идет речь, так как код был согласован с самим Муссолини. Позабыв о своем обещании Кларетте и прямо нарушив слово, данное генералу Вольфу, не покидать место своего пребывания, дуче направился в Милан.

В 5.50 вечера, когда колонна автомашин тронулась, Рашель обратила внимание на то, что его обычный эсэсовский эскорт оставался на месте. Даже в отсутствие Вольфа двенадцать человек личной охраны Муссолини во главе с уголовным инспектором Отто Кизнаттом и унтерштурмфюрером Фрицем Бирцером сопровождали его повсюду. Рашель не могла знать, что две недели назад Кизнатт получил из Берлина указание, гласившее: «Если Муссолини попытается отправиться в Швейцарию, задержать его, при необходимости даже силой оружия».

Хотя Адольф Гитлер находился на пятнадцатиметровой глубине в своем берлинском бункере и больше уже его не покинет, «Карл-Хайнц» — как эсэсовская охрана называла Муссолини — оставался по-прежнему его пленником.

Глава 11.

«Мы будем вынуждены произнести слово «конец»

18–28 апреля 1945 года

На первом этаже здания дворца Монфорте, где три комнаты занимала префектура Милана, Муссолини был один. Своими покрасневшими глазами он уставился в потолок.

Был полдень 24 апреля. Прошло уже шесть дней, как он покинул озеро Гарда, но он не видел впереди ничего, кроме горького конца всего, к чему стремился.

Вначале его планы стали осуществляться довольно быстро. Решив расформировать министерства, он приступил к выплате зарплаты служащим… провел мероприятия по празднованию 21 апреля, годовщины возникновения Рима… с церковной церемонией по отпеванию павших фашистов… затем смотр 300 000 фашистов в замке Сфорцеско, предваряющий выступление в Вал-Теллину. Там он намеревался продержаться не менее шести месяцев, выпуская газеты и ведя радиопередачи, отмечая каждую веху своего последнего исторического периода правления. В Равенну были посланы гонцы, чтобы откопать кости Данте, драгоценного символа культуры.

В замешательство его привело лишь появление в Милане 19 апреля заплаканной Кларетты в сопровождении Франца Шпёглера. Ему, конечно, была понятна ее озабоченность предстоящей разлукой с семьей, которая должна была с помощью посла Рена вылететь в ближайшие дни в Испанию.

А 21 апреля начались неудачи и провалы. В день, когда он собирался объявить миланцам о социализме, союзники вступили в Болонью. Мероприятия, связанные с выходом к Вал-Теллине, пришлось форсировать. Алессандро Паволини с гордостью доложил ему, что им отданы распоряжения, чтобы черные бригады провинций Эмилий, Лигурия и Венето начали выдвижение в долину По и к озеру Комо.

— Через несколько дней, — похвастался он, — в районе Комо у нас будет порядка пятидесяти тысяч человек.

Маршал Грациани, потеряв контроль над собой, воскликнул, указывая своим маршальским жезлом на Паволини:

— Это возмутительно, лгать подобным образом перед самым концом. Вы же прекрасно знаете, что идея оказания сопротивления на Вал-Теллине абсурдна, и тем не менее обманываете дуче!

Паволини с угрозой возразил:

— Маршал, я уважаю вашу личность, но вы не имеете права выдвигать подобные обвинения.