— Почему только четыре?

— Потому что в конце концов она вышла замуж… Ничего не поделаешь — дети всегда покидают родительский дом. Конечно, мы продолжали видеться и потом, но уже не так часто. А теперь, с моими болячками, это и вовсе трудно. Без постоянного врачебного ухода я не протяну и месяца. Они навещают меня здесь — она, Томер и дети. У нее уже четверо, представляете? И все — девочки…

В конце аллеи показалась девушка-филиппинка.

— Извините, Сара, — торопливо сказал Берл. — Если нам все-таки придет в голову навестить ее, то как это можно сделать?

— Что значит «как»? — удивилась старушка. — Просто поезжайте к ним и все тут. Семья Екутиэль. Номер телефона есть в справочнике. Они живут в поселении Ганей Ям, в Гуш Катифе.

Берл выжал газ, обошел грузовик и вернулся в правый ряд. Они неслись по береговому шоссе на юг, в сторону Газы. В Гуш Катиф. Колька, как обычно, молчал рядом. Весь вчерашний день и половина этого ушли на получение разрешения. Пришлось снова обращаться за помощью к Мудрецу. «Просто поезжайте и все тут,» — сказала Сара. Ну да, как же… Берл покрутил головой, вспомнив телевизор с выключенным звуком в столовой дома престарелых. Похоже, что тамошние обитатели и слыхом не слыхивали о депортации. Что, в общем, понятно. Жить в прошлом всегда безопаснее, особенно если выбирать из этого прошлого только правильные куски.

Просто поезжайте и все тут… Ха! Вот уже несколько недель в Гуш Катиф можно было попасть только по специальным пропускам. Депортаторы опасались наплыва демонстрантов, боялись того, что тысячи людей лягут под колеса грузовиков, под гусеницы бульдозеров. Лягут и заблокируют выселение семей, ломку домов, разрушение теплиц, школ, детских садов… всего налаженного и живого бытия. Чтобы этого не произошло, Газу отрезали от остальной Страны несколькими линиями оцепления, отгородили полицейскими кордонами и закрытыми военными зонами. Несмотря на это, «оранжевые» всеми правдами и неправдами продолжали просачиваться в Гуш, подделывая пропуска, полями обходя заслоны, прячась в дренажных канавах от патрульных джипов и вертолетов. Большую часть из них отлавливали, возвращали за пределы внешнего кольца оцепления; «рецидивистов» отправляли прямиком в близлежащие тюрьмы. Но были и такие, у которых получалось. Проникнув в Гуш Катиф, они собирались в группы, организовывались, баррикадировали общественные здания в ожидании последнего решающего штурма депортаторов.

Берл покосился на Кольку. Тот, ясное дело, не имел обо всем этом ни малейшего представления. Ну и хорошо — так даже лучше. Не надо тратить времени на объяснения. Да и зачем? По сути дела, они находились на финишной прямой. Геля найдена, цепь событий восстановлена, подонки наказаны. Все! Следствие закончено, забудьте. Да и ему, Берлу, давно уже пора возвращаться к собственным делам. Сегодня надо бы по возвращении отметить успешное окончание кампании… где бы посидеть?.. есть один славный рыбный ресторанчик в Яффо… да… а завтра — в аэропорт. Максимум — послезавтра. Кольку — на самолет, самому — в лямку. Пора, мой друг, пора: работы сердце просит. Спасибо Мудрецу — отнесся с пониманием, но всему, как говорится, есть предел.

Он снова покосился на курносый профиль, безучастно покачивающийся справа на фоне песчаных прибрежных круч. Наверняка, они будут некстати. Звонить по телефону Колька не пожелал, настоял на поездке сюрпризом. Хорош сюрпризец! Людям сейчас точно не до этого: кто станет устраивать вечер воспоминаний, зная, что назавтра его выбросят из дома вместе с детьми и со всем скарбом впридачу? Семья Екутиэль. Гили Екутиэль… отчего-то теперь это звучало знакомо, звенело каким-то дальним воспоминанием… каким? Берл слегка напрягся, пытаясь припомнить, но не смог и легко отказался от дальнейших попыток. Зачем? Еще час езды, и они на месте, там все и прояснится. Да и вообще, Екутиэль — распространенная фамилия.

Вот только о чем они смогут разговаривать? Правильно сказала Сара о смене кожи. В поселении Ганей Ям, как и во всем Гуш Катифе, живут религиозные семьи. А это означает, что прежней Гели уже давно не существует. Есть Гили Екутиэль, религиозная еврейка, зажигающая свечи в шаббат, держащая мясную и молочную посуду в разных шкафчиках и тщательнейшим образом выметающая из дому хлебные крошки в канун Песаха… Берл слегка покрутил головой. Колька даже представить себе не может ее нынешнего быта, образа жизни, языка, опасений, надежд, круга знакомств! Для него все это будет чужее и непонятнее инопланентных ритуалов.

Но с другой стороны, так оно даже лучше. Меньше страданий, легче будет отрезать. Как увидит раздобревшую матрону с платочком на голове, так сразу вылечится. Одно дело — воображаемый образ тоненькой восемнадцатилетней волжанки и совсем другое — живая кухонная реальность, многодетная мать религиозного семейства. Она ведь, небось, еще и беременна: женщины в этих поселениях вечно либо беременны, либо только-только из роддома. И по-русски наверняка уже говорит с акцентом. Бедный Коля… Ничего, ничего… пусть посмотрит, за каким миражом он все эти годы гонялся. Мужик он еще молодой, пора начинать жить сначала, хватит в облаках витать.

— Как ты думаешь, Кацо… — спросил вдруг Колька. — Она по-русски еще понимает?

— О! Молодец! Мыслишь в правильном направлении, — одобрил Берл. — Думаю, что еще понимает. Но лучше бы тебе приготовиться к неожиданностям. Сам ведь звонить не захотел…

Колька молча отвернулся к окну. Приготовиться к неожиданностям… скажет тоже. Он чувствовал себя готовым ко всему. Он не удивится даже, если вместо Гельки к нему навстречу выползет огромная длинноусая сороконожка с черным блестящим панцирем. Той Гельки уже не вернешь — ни живой, ни воображаемой. Он смирился с этим еще на прошлой неделе, когда, глядя в пустое небо, качался на волнах напротив герцлийского мола. Даже немного раньше, когда узнал о ребенке. В этом смысле известия о Гелином замужестве и, видимо, счастливой семейной жизни мало что меняли. Они просто заполнили недостающие фрагменты уже сложившейся в общем и целом мозаики.