Мы с Карой вжались в стену, а Роза Константиновна, кажется, и впрямь потеряла сознание от испуга, потому что язык Галины Михайловны выглядел как оживший кошмар из фильмов ужасов: темно-фиолетовый, в каких-то ярко-красных точках. Он напоминал язык чау-чау, но, поверьте, был намного более жутким, чем у этой собаки.

– Боже, – прохрипела Кара, – как поступить? Что делать?

– Не знаю, – пролепетала я. – Собак в таком случае пристреливают, чтобы не допустить распространения инфекции.

– У нас нет ни винтовки, ни револьвера, – прошептала Карина.

Я уставилась на нее. Однако странная реакция на больную маму! Тут до Кары дошло, какую глупость сказанула, и она взвизгнула:

– С ума сошла, да? Предлагаешь пристрелить мою маму?

– Ни в коем случае, просто я сказала про собак…

– Зачем?

– Ну…

Тут в столовую влетел Макс и мигом вызвал «Скорую». До приезда врачей мы тряслись в холле, сбившись тесной кучкой. Горничная Зина, которой было велено убрать посуду, наотрез отказалась:

– Можете уволить меня, ни за что не войду туда, боюсь!

– Ладно, – отмахнулся Макс, – пусть останется бардак, наплевать.

Я была с ним абсолютно согласна и тихо радовалась, что куда-то подевались дети. Ни Тины, ни Кирюшки, ни Лизаветы не было видно, испарились и собаки.

– Вы не знаете, где ребята? – спросила я у присутствующих.

Неожиданно ответ прозвучал от Анжелики:

– Купаться поехали на озеро и собак взяли.

– На велосипедах?

Лика кивнула. Я испытала смешанные чувства. С одной стороны, до водохранилища почти два километра по шоссе. А я не разрешаю своим раскатывать среди потока машин. С другой стороны, хорошо, что их нет. Конечно, плохо, что они прихватили животных. Мулю и Аду небось посадили в корзиночки, укрепленные на руле, но Рамик, Рейчел и Чарли несутся своим ходом, уворачиваясь от летящих машин. Но все-таки здорово, что четвероногие тоже отсутствуют. Будем надеяться, что кошки не полезут в комнату через окно.

– Что стряслось? – спросил врач, усталым взглядом окидывая нас.

– Галина Михайловна взбесилась, – пояснил Макс, – мать Карины.

Доктор вздохнул:

– Хорошо, ведите меня к больной. Да что вы так волнуетесь! В пожилом возрасте многие женщины подвержены перепадам настроения, сейчас в нашем распоряжении большой диапазон препаратов, от элементарной валерьянки до…

– Она в прямом смысле заболела бешенством, – влезла я, – не в переносном, у нее водобоязнь.

– Да? – недоверчиво повернулся ко мне врач. – С чего вы решили?

Перебивая друг друга, мы рассказали об Эми.

Эскулап покачал головой:

– Жуткая история, никогда не слыхивал такую… Какие симптомы наблюдаются у больной?

– Пена изо рта, – сообщила Кара.

– Кровавая, – добавила я.

– Язычище синий! – взвизгнула Роза Константиновна.

– От воды отказалась, – дополнила картину Кара. – Я говорю ей: «Мама, глотни «Боржоми», а она как отпихнет стакан! Теперь сидит и тяжело дышит!

Доктор обвел нас взглядом.

– И давно с ней такое?

– Ну, минут сорок уже! – ответили мы хором.

– На бешенство это не похоже, ведите к больной!

Ситуация в столовой изменилась. Галина Михайловна нашла в себе силы лечь на диван. Рот ее был закрыт, а лицо приобрело почти нормальное выражение, если не считать зелено-синего цвета кожи. Врач бодрым шагом подошел к ней и фальшиво-участливым, «докторским» голосом осведомился:

– Нуте-с, что у вас болит?

– Ничего, – тихо ответила Галина Михайловна.

– Так, хорошо, а до этого?

– Тоже ничего.

– Да? – вздернул брови терапевт. – А вот ваши домашние уверяют…

– У меня ничего не болело. Сели пить чай, я взяла конфетку из вазы, съела, и тут отчего-то изо рта полезла пена, красная, а язык защипало. И вкус у конфеты был непривычный…

Мы уставились на Галину Михайловну.

– Очень кислая, словно незрелый лимон ешь, – пояснила дама. – Я жутко перепугалась!

– Что же ты от воды отказалась? – пробормотала Кара.

– Я?

– Ну да.

– Почему отказалась? Выпила вон целую бутылку.

– Ладно, – вмешался доктор, – покажите обертку от конфеты.

– На столе лежит, где-то между посудой.

Я пошла искать фантик, доктор тем временем начал мерить Галине Михайловне давление. Все оставшиеся сгруппировались вокруг дивана. Яркая бумажка валялась около чашки с недопитым чаем. Я взяла ее и повертела перед глазами. На зеленом фоне красной краской было вытиснено изображение перекошенной рожи с высунутым, темно-фиолетовым языком. Художник вовсю постарался, изображая, какие «приятные» чувства испытает человек, рискнувший угоститься шоколадкой. Волосы на нарисованной голове торчали дыбом, глаза вывалились из орбит, с языка капала кроваво-красная пена. Над «картиной» золотом горели буквы «Oops». Я не владею иностранными языками, меня в детстве плотно усадили за арфу, и ни на что другое времени уже не осталось, но, даже не обладая никакими познаниями в лингвистике, мне стало понятно, что «Oops» – это что-то вроде «ух ты» или «вот это прикол».