Быстро сунув улику в карман, я аккуратно развернула один из трюфелей, лежащих в вазе, и принесла фантик доктору.

– Вот.

Врач помял в руках бумажку.

– По-моему, ничего особенного.

– Дайте сюда, – велел Макс. – И впрямь, нормальная обертка.

– Могу предположить только одно, – пробормотал доктор, – это аллергия. Ничего другого просто не лезет в голову. Эпилепсию отметаем сразу, да и выглядит припадок совсем не так… Давление как у космонавта, сердце работает великолепно.

– Да?! – взвизгнула Роза Константиновна, почуявшая момент, когда наконец можно выйти в полном блеске на сцену. – Ах, я так пережила это событие, так испугалась, так измучилась, вот у меня-то точно начался гипертонический криз! Воды, врача, папазол, срочно!

– Спокойно, спокойно, – сказал доктор, – я никуда не уезжаю, сейчас померяем давление.

Роза Константиновна рухнула на другой диван, рывком выхватив из-под головы Галины Михайловны подушку, и вытянула ноги. На софе, куда свалилась первая жена Глеба Лукича, лежало штук шесть думок, но вредной бабе потребовалась именно та, которую оккупировала мать Кары.

– Сто десять на семьдесят, – удовлетворенно возвестил врач, – изумительные цифры для вашего возраста, никакой гипертонии, дибазол с папаверином тут не нужен.

– Ах! – вновь взвизгнула Роза Константиновна. – Значит, опять приступ мерцательной аритмии, о-о-о, как кружится голова:

Замороченный доктор приставил к ее груди стетоскоп.

– Ритм нормальный, тоны хорошие…

– А-а-а, умираю, голова разламывается…

Пару секунд терапевт колебался, затем принял решение:

– Сейчас сделаем укольчик…

Забытая на другом диване Галина Михайловна возмутилась и подала гудок:

– Язык словно наждак, кажется, я сейчас впаду в кому, наверное, диабет начинается.

– О-о-о, голова лопается…

– Во рту сухо, в глазах темнеет.

– Ноги отказывают…

– Руки холодеют…

Несчастный врач совсем растерялся. Карина, мигом сообразившая, что происходит, командным голосом велела:

– Мама, прекрати свои глупости. Тебе не следовало есть шоколад. Зачем вообще взяла трюфель, ты же их не любишь.

– Захотелось, – голосом капризной девочки протянула мать. – Никогда не употребляла эти конфеты, а тут очень, ну прямо очень…

– Сейчас примешь супрастин и заснешь.

– Никогда не следует есть то, от чего организм отказывается, – невпопад влез Макс. – Я вот пиво терпеть не могу, пошел в баню с приятелями, ну они меня и сломали: глотни пивка да глотни пивка. Выпил бутылочку, так потом плохо было! Пена, правда, изо рта не лезла.

– Я умираю!.. – стонущим голосом вклинилась в разговор Роза Константиновна. – Чуя близкую смерть, хочу раздать последние указания. Кара, подойди сюда.

Невестка с обреченным видом встала перед диваном. Царственным жестом свекровь вытащила из мочек тяжелые серьги с огромными переливающимися камнями и протянула их Каре:

– Возьми самое дорогое, что имею, эти подвески. Глеб Лукич купил их мне в Ленинграде. Ах, там тогда, в 50-е годы, были такие комиссионные магазины, просто…

– Я сейчас скончаюсь, – донеслось с другого дивана.

Кара дернулась было на зов, но свекровь морщинистыми, цепкими пальцами сильно схватила ее за запястье.

– Глеб Лукич вошел в антикварную лавку…

– Душно, откройте все окна…

– О-о-о, умираю, носи их, дорогая, и вспоминай меня. Видишь, я не то что некоторые, на краю могилы думаю не о себе, а о других, оставляю любимым людям все!

– Намекаете на то, что я, умирая, ничего не завещала дочери? – закричала, садясь, Галина Михайловна.

– Что вы, дорогая, – парировала, приподнимаясь, Роза Константиновна, – просто ухожу в мир иной и хочу, чтобы близкие были обеспечены. Продав эти роскошные бриллианты, сии изумительные, раритетные серьги, Карочка сумеет пару лет вести привычный образ жизни.

– Все, что у меня есть, это квартира, и она принадлежит дочери!

– Однокомнатная трущоба на первом этаже в удаленном районе, – тихо, но так, что все услышали, прошипела Роза Константиновна. – Она стоит копейки, а Карочка привыкла ни в чем себе не отказывать.

Галина Михайловна побагровела:

– Вы хотите сказать, что моя дочь разбалованная лентяйка?

– Упаси бог, просто констатирую факт. Карина жила за спиной Ефима в полном спокойствии, а теперь, когда мой несчастный сын столь трагически ушел из жизни, – всхлипнула Роза Константиновна, – теперь-то ей куда деваться? Работать идти? Но ведь Карочка ничего не умеет делать!