Самка рвала плоть демонстративно и щурила на меня полные непримиримой злобы глаза. Она вызывала меня, мгновенно сообразив, что своей половине она уже не поможет, уже потеряла и не вернет. Но она спешила убить меня на его глазах, пока он еще видел, пока еще мог почувствовать ликование. И я принял вызов. Ее право и мое сошлись меж частоколом стволов раскидистых деревьев.

Она закружила, шлепая мокрым хвостом по коре и скаля зубы. Она издевалась, вымещая боль и ярость от потери и грозила мучительной смертью. Ее лапа легла на мертвую плоть человека, намекая — это твое будущее. И мы оба прыгнули друг к другу.

Она была мощной, силой не уступая своему другу, но была чуть хитрей и умней.

Ее лапа прошлась в ударе по моей щеке и вскрыла кожу, разрывая даже десна. Я же лишь задел ее по касательной, кожей на руке ощутив ее клыки, мокрую шерсть. И праведную ненависть, отчаянную до ярости, жажду крови — моей.

Мы столкнулись вновь, я душил ее, преодолевая сталь мышц, и получал когтями по мышцам, поливая своей кровью землю. Первая кровь на первой охоте вне дома. Моя эйша превзошла рамки обычности даже в этом.

Я терял кровь и понимал, что видно финал эйши будет равен моему финалу. Но организм Оша был против. Мои клыки вскрыли шерсть и плотную кожу на шее хищника и впустили яд дурмана в его кипящую ненавистью кровь. Я забирал ее жизнь, чтобы выжить, и понимая это, не мог противостоять сам себе. Видно не здесь и не сейчас суждено мне встретить хану.

Самка затихла.

Я поднялся и оттер губы, глядя на застывшее изваяние, что много циклов было единственным победителем на этих просторах. И было матерью.

Люди способны огорчаться по любому поводу, у нас все более сложно.

Я не огорчался по поводу смерти тысячи людей, но смерть этой пары, виной которой я стал, меня потрясла. Смерть людей не была пустой и бесследной, их энергия стала частью энергетического поля планеты, и в каком-то смысле они были живы, продолжали жить и служить на благо других. В частности нас, выживших…

Смерть же этой пары была бессмысленной и нелепой, и лишь погладила мое самолюбие охотника. Я опять вышел победителем, но победил ли?

Нет. Впервые я понял, что и у победы бывает горький вкус. Что иногда лучше проиграть, чем победить.

Хищники не убивают хищников, это против закона. У каждого своя территория, своя зона охоты, и я был не на своей. Мне стоило уйти, но что-то выше меня толкнуло на противостояние и попрало закон. И имя ему — гордыня. Как раз то, в чем совсем недавно я винил людей.

Я обещал что-то дать этому миру, что-то внести в него, но в первый же момент вынес и отобрал. Совершенно бездумно и бесцеремонно.

Я долго стоял над убитыми не чувствуя как ливень хлещет по телу, обмывая мои раны. Ручьи струились по траве, соединяя кровь троих — двух жертв и охотника, и пропитывали землю, давая ей информацию о том, что произошло. И сколько будет жить эта земля, и сколько адданов любого уровня будут получать от нее информацию, столько будет жить мой позор, история убийства пары, история сиротства их детенышей. Пятно их гибели ляжет на меня и все мои поколения, и его не смыть. И рано или поздно убитые позовут за собой, рано или поздно месть самки настигнет не меня, так моих детей.

Нельзя начинать новую жизнь со смерти и несправедливости. А я начал.

Меня привела сюда хана, она же позвала в эти дебри, поманив жизнью, и не нужно обладать особым интеллектом, чтобы не понять — я начал цепь борьбы и смерти, я встал у истока перемен, когда не сила гармонии, но изощренность разума и гордыня будут довлеть над этим миром.

Если бы я учуял, что хищников двое и не стал настаивать и рваться вперед, к ненужной в общем мне цели, не моей, а Эвы. И отступил, как должно было — они бы взяли дар небес и ушли. Этот мир бы ничего не потерял — чужой пришел, чужого не приняли и он ушел.

Для них он был пищей, для меня всего лишь чужой целью, поводом получить желаемое, пойдя против закона мироздания.

Если б я не оттачивал пику, пытаясь хоть так, изматывающим звуком заставить очнуться Эверли.

Если б я не ударил пикой в живот самца, а взял его жизнь честно и отдал свою его самке.

Если б…

Двое пришли в этот мир, и двое уже ушли из него.

Двое чужих, но принятых как родные, невольно вытеснили двух родных. Один — один, и можно было бы успокоиться, если б не детеныши. Я знал, что без родителей их ждет гибель. И у меня был лишь один шанс исправить то, что натворил — найти их и воспитать, и тем восстановить гармонию, не дать разрастись той цепи превратных событий, виной которым я стал.