Меня не задевала устроенная женщиной буря, но я видел, как ссора больно ранит девочку. И взял ребенка на руки, ушел в лес, чтобы вернуть ей душевное равновесие.

Несколько дней мы провели вдали от дома и не вспоминали о той, что ждала нас. И не вернулись бы, но есть такое слово — ответственность, и я не в праве был его забывать.

К счастью, к нашему возвращению Эва поняла свою неправоту и больше не устраивала столь громких демонстраций. Но попытку «вразумления» — то ли меня, то ли себя, то ли Эви-йны, не оставила.

У нас уже родился третий ребенок — сын Тха, а девочка все не разговаривала. Эва не понимала, что ей не нужны слова, как впрочем, и мне — мы с ней понимали друг друга без слов. Но Эверли не удосужилась разобраться и упорно пыталась разговорить малышку, а та бежала ко мне за спасением, и невольно вновь и вновь сталкивала меня с Эверли.

Я знал диспуты, но не знал ссор. Я знал неприязнь, но не ведал обид.

Однако Эверли ознакомила меня и с тем и с тем. Обиды так и остались для меня недосягаемыми, но я познал их вкус и отвратный удушающий запах.

Они и дочь окончательно нас разделили. Впрочем, соединялись ли мы в принципе?

Нет, скорее терпели друг друга, и просто жили вместе не мешая, не близкие, не далекие.

И жили в общем-то спокойно, быстро обустроили быт. Кай-йин в матерью плели корзины, помогая собирать плоды. Я и Эви-йна нашли способ селекционировать известные мне растения, пригодные в пищу и полезные, и вскоре засеяли два небольших поля, одно пшеницей, другое — подсолнухом. Девочка увлеклась селикционированием и с увлечением принялась выводить одну культуру за другой, правда не всегда удачно. Но главное было не в результате, а в поисках его. Эва этого не понимала и возненавидела огород, что мы с дочерью разбили недалеко от дома. Ей казалось, что именно это занятие ослабляет дочь, отвращает от нее и привязывает ко мне, и я узнал еще одно качество своей невольной жены — ревность. Оно было не более переносимо, чем беспочвенные обиды и эта неприятная мне глухота и замкнутость с ее стороны.

Я перестал «стучаться», обратив все свое внимание на ту, которой оно было нужно, на ту, которая не терпела, как Эва, а желала — на свою дочь. И сколько я не объяснял, что занятие, как и умение управлять своей и окружающей энергией, как раз отвлекают и укрепляют девочку, женщина упорно не слышала меня и не принимала доводы.

Лишь рождение третьего ребенка отвлекло ее на время от «забот» о здоровье девочки. Тха родился слабым и требовал особого внимания.

Каждый раз при рождении ребенка, природа напоминала мне о том проступке, и словно накладывала клеймо на каждого рожденного, устраивая буйство стихий в день рождения. А затем выказывала дитя во всей красе смешанной крови.

Я надеялся, что все закончится, как только я восстановлю баланс — как только у нас будет четверо детей.

Наверное, я был неплохим отцом, потому что много времени уделял детям, обучал их всему, что умею. Рассказывал, все, что знаю. Учил тому, чем владел.

Наверное, я был неплохим мужем Эве, потому что старался понимать ее и заботиться, не смотря ни на что.

Но не понимал главного — мало быть неплохим, потому что это равноценно быть — никаким — не быть вовсе. А еще не понимал насколько они все важны для меня, насколько сильно мы связаны. Меня занимало лишь одно — восстановить гармонию и тем спасти свою дочь и сыновей от уплаты долга планете, что приютила их родителей. Они не должны были платить по моим счетам, и все же, платили.

Природа забирала Кай-йна, звала, определяя ему место погибших тигов.

С утра до ночи он пропадал в лесу. Он охотился, старательно вытачивая нож, когда я не отдал свой, и стойко не принимал вегетарианства. Кровь Оша требовала крови и мяса, что я приносил слишком мало, раз заметив, как сын впился в горло косули, которую я убил. Он не ждал, когда мясо прожарят — он хотел сырого, он хотел крови, силы энергии убитого пока она еще жива, и она звала его, инстинкт охотника вел, а скудные знания, что он не столько принимал, сколько отвергал, превращали его в дикого хищника. Именно Кай-йн убил старого хищника, что жил неподалеку у ручья и не мешал нам, как мы не мешали ему. И открыл свой счет, когда мой еще не был погашен.

Он принес шкуру тига и гордо с ужаснувшей меня улыбкой, оглядел нас. Он был рад, он был счастлив. Тха прыгал на ней, смеясь, Эва улыбаясь, потрепала добытчика по вихрам, чуть попеняв за отсутствие и только. А меня свершившееся, как и увиденное одобрение женщины и сына совершенно раздавило.

Я смотрел на знакомую шкуру с огненной окраской и черными полосами, и понимал, что это начало конца. Мне не в чем было винить сына, разве только в том, что совершив один проступок и убив ту пару, я совершил второй — создал другую пару в иллюзии восстановить сломанное. И тем принес в этот мир еще одного бездумного убийцу. А возможно, двух.

Ведь мы не были гармоничной парой и не могли ею быть, а дисгармония в состоянии родить лишь дисгармонию.

Я смотрел на Тха и видел плод своих иллюзий. Видел, что он пойдет по стопам брата, что тот стал его кумиром, и ни мать, ни отец для него больше не авторитет. Не ум и знания, но сила и ловкость станут его идолами.

На моем лице, как и во взгляде как всегда ничего не отразилось, и никто кроме Эви-йны ничего не понял. Девочка прижалась ко мне, глядя с сочувствием и пониманием, и побежала за мной, когда я пошел прочь.