МОТИН: Года два.

ВАСИЛИЙ: Года два! Ты что, не знаешь точно?

МОТИН: Два года! Ничего я не жду!

ВАСИЛИЙ: Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал. Все мы ждем, когда кончится это проклятое настоящее и начнется новое. Были в школе – ждали когда кончим. В институте тоже ждали, мечтали, как бы поскорее отучиться. Теперь ждем, когда сын вырастет, а и того пуще – когда на пенсию выйдем. И самые счастливые – все торопят будущее. Не ужасно ли? Скорее, скорее пережить это, а потом другое, а потом – потом ведь смерть по-вашему?

Будто пловец изо всех сил плывет, плывет как можно быстрее, не обращая ни на что внимания, плывет к цели. А плывет он – что сам прекрасно знает – к водовороту. И этому пловцу предлагается быть оптимистом.

ПЕТР: Но спасительное недумание о смерти?

ВАСИЛИЙ: От чего спасительное? Еще спасительнее тогда сумашествие. Чего мы опять из пустого в порожнее переливать будем? Слышал я – "жизнь – самоцель", "лучше и умнее жизни ничего не придумаешь!" Чего же вы все ждете?

ПЕТР: Чего это Житого долго нет?

МОТИН: Господи! Как мне все надоело!

(Пауза. Мотин задремывает).

ПЕТР: Го Си писал: в те дни, когда мой отец брался за кисть, он непременно садился у светлого окна за чистый стол, зажигал благовония, брал лучшую кисть и превосходную тушь, мыл руки, чистил тушечницу. Словно встречал большого гостя. Дух его был чист, мысли сосредоточены. Потом начинал работать.

Или художник Возрождения – он два дня постился, потом только после долгой молитвы, прогнав всех из дома, подождав, когда пыль осядет, брался за кисть.

Вот Мотину хочется только так.

Между прочим про Го Си мне рассказал Максим. Ну, знаешь, в какой обстановке: в их засранной комнате, в руке никогда не мытый стакан с такой же травиловкой, которую мы сейчас пьем.

Для чего нужна была эта древняя чистота? Чтобы внешне не отвлекало. А мы, может, достигли сосредоточенности? Что и внешне не важно? У Ахматовой вспомнил что-то такое: "Когда б вы знали, из какой-же грязи стихи растут, не ведая стыда…"

(Василий не выдержав, смеется).

ПЕТР: Ты чего?

ВАСИЛИЙ: Достиг он! (смеется).

ПЕТР: А чего?

ВАСИЛИЙ: Ничего. Ты все верно говоришь, Петр, дай я тебя поцелую. Ты фаустовский человек, Петр, фаустовский. Что-то я про Фауста хотел… Да! Это Максим тебе рассказал про Го Си?

ПЕТР: Ну?

ВАСИЛИЙ: А откуда он знает? Откуда ему знать?

ПЕТР: Знает и все тут.

(Пауза).

САМОЙЛОВ: Петр, я полежу на кровати до Житого?

ПЕТР: Давай.

ВАСИЛИЙ(неожиданно пьяно): Хочешь, Петр, я тебе скажу, кто Пужатого убил.

ПЕТР: Не ты ли уж?

ВАСИЛИЙ: Я? Да нет, не я. Максим убил.

ПЕТР(смеясь): А ты, брат Карамазов, научил убить?

ВАСИЛИЙ: Вот почему Кобота не забрали? Ведь очевидно, что надо забрать. Почему?

ПЕТР: Ну почему?

ВАСИЛИЙ: А ты что, не замечал за Максимом ничего странного? Я еще в самом начале заметил, когда Кобот только вселился. Помню, заходит он раз, про уборку что-то говорит, что давайте графики вывешивать, кто когда пол моет, а потом спрашивает Максима: "А ты где работаешь?" Максим, вижу, рассердился, говорит ему: "А ты где работаешь?" "В МЕХАНОБРЕ". "Ну так и сиди в своем МЕХАНОБРЕ".

ПЕТР: Ну и правильно ответил.

ВАСИЛИЙ: Все правильно, дзен дзеном, а я думаю – действительно, где это он так работает, что деньги есть каждый день пить?

ПЕТР: Ой, да сколько можно про это? При чем здесь Кобот?

ВАСИЛИЙ: Кобот ни при чем, а вот откуда они с Федором могли в Японию поехать? Или вот такую вещь возьми: сколько лет Федору? Лет сорок от силы. Ну, положим, родился он до войны, да хоть в двадцатых годах. Так как же он мог быть связан с подпольщиками еще до революции?!!!