– Кеша купил новую плитку для камина, – принялась ябедничать Маша. – Смотри, ужасно, не правда ли?

Честно говоря, Маня права. Если цвет стен колебался от светло-салатового до изумрудно-зеленого, то кафелинки походили на солдатскую гимнастерку, причем не новую, а сильно поношенную, выгоревшую и явно нечистую. Но мне казалось, что при таких стенах цвет облицовочного материала уже не имел никакого значения.

– Сами велели брать малахитовую, – отбивался Кеша.

– Это не малахитовая, – вновь завела свое Манюня.

– Гляди, – велел брат и ткнул пальцем в бумажку, приклеенную на ящичке, – черным по белому обозначено: «кабанчик малахитовый».

– Дожить почти до старости, – фыркнула Манюня, – и обращать внимание на таблички и вывески!..

– Ты, может, еще и газетам доверяешь? – ухмыльнулась Зайка. – Этакое трогательное отношение к печатному слову.

– А мне кажется, что цвет потрясающий, – неожиданно громко заявила Нюся. – И вообще, в доме мужчина хозяин, как он сказал, так и должно быть. Хватит спорить, чудесный кабанчик!

– Может, нам паранджу надеть? – ехидно спросила Ольга. – Кеша купил истинную жуть. Придется самой поехать.

– Ну и езжай себе куда хочешь! – внезапно заорал сын.

Его всегда бледное лицо неожиданно покрылось болезненными красными пятнами.

– В этом доме, – вопил Кеша, – меня совершенно не уважают, в грош не ставят!

Он выскочил в коридор, изо всех сил хлопнув дверью.

– Кешик, не волнуйся так! – взвыла Нюся и стремглав кинулась за ним.

Мы остались сидеть с открытыми ртами. Аркашка никогда не кричит, а когда злится, то, наоборот, начинает говорить придушенным голосом. Такой вопль из его груди на моей памяти вырвался впервые.

– Тебе не кажется, – пробормотала Зайка, – что эта пронырливая девица и впрямь решила, что она госпожа Воронцова?

– Не обращай внимания, – попыталась я урезонить Ольгу.

– Ах, так! – возмутилась невестка. – Конечно, сыночка защищаешь. Между прочим, я могу уехать! Если я тебя не устраиваю, получишь Нюсю в родственницы!

И она выскочила за дверь, так шарахнув ею, что в окнах задребезжали стекла.

– Эх, молодежь, – вздохнул Семен Андреевич, – из-за чего переругались! Тьфу!

– Действительно, – пробормотала пристыженная Маня, – нехорошо вышло. Пойду прощения просить…

Я отправилась в спальню. Нет, надо как можно скорей отправлять Нюсю домой. Вот только разберусь с Фоминой!

Вскрыть тоненький кейс оказалось невозможно. Я провозилась неимоверно долго и в конце концов признала свое поражение. Ну не знаю, как поступить! В доме стояла тишина. Наконец-то все угомонились, не кричат, не ругаются… А мне, как назло, страшно хочется есть. Стараясь не шуметь, я спустилась в кухню и обнаружила там мирно пьющих чай Жору и Катю.

– Не спится, – покраснела кухарка.

– Мне тоже, – призналась я и спросила: – У нас есть инструменты? Ну там стамески, долото, молоток…

– А как же, – успокоил Жора, – целый арсенал, только зачем вам?

– Закрыла портфель с документами и забыла, какой код поставила, хочу сломать замок…

– Давайте погляжу, – предложил парень.

В спальне он повертел «дипломат».

– Хорошая вещица, жаль портить. Есть карточка?

– Что? – не поняла я.

– Ну, кредитка или телефонная?

Я протянула пластиковый прямоугольник «Лионский кредит». Жора всунул твердый плоский кусочек в узенькую щелку возле замка, как-то быстро дернул рукой. Раздался тихий щелчок.

– Прошу, – ухмыльнулся Жора, – вход открыт.

– Ловко, – пробормотала я, разглядывая то, чего раньше не замечала: следы от плохо сведенной татуировки на его безымянном пальце.

Вероятнее всего, там был наколот перстень, подтверждавший ходку в зону. Жора перехватил мой взгляд и моментально сообщил:

– По глупости было, в малолетке сидел. Вы не волнуйтесь, это мы с пацанами спьяну в будку сапожника влезли. И не украли ничего толком – гуталин да тряпки. Только у родителей моих еще пятеро по лавкам сидели, вот и запихнули меня в спец. ПТУ, чтоб избавиться. А перстенек я из дури наколол, выпендриться хотел. Я с тех пор ни-ни, веду абсолютно трезвый и честный образ жизни. Насмотрелся в спецухе на тюремные порядки, на всю жизнь урок.

Однако навыков взлома не потерял! Господи, надеюсь, что Семен Андреевич не серийный убийца.

Выпроводив помощника за дверь, я заперлась на задвижку и подняла крышку. Внутри лежала всего-то лишь одна-одинешенька беленькая папочка. Самая обычная, с тряпочными завязками и надписью «Дело». Несколько листочков были исписаны мелким убористым почерком. Тут же нашелся список из двадцати фамилий. Против каждой адрес и телефон. Возле имен крестики – восемь черных, остальные красные. Сверху на одном листочке стояло: «Отчет». Я принялась читать аккуратные, написанные прямо-таки каллиграфическим почерком строчки.