— По правде, мне такое в голову не приходило, — ответил он. — Но сравнение чертовски меткое, и что мне особо по душе, так это что грядущее нам навстречу море такое ясное, как только можно желать. Надеюсь, тебя это радует, старина Стивен?

— Еще бы. Редко я бывал более тронут… испытывал большую радость, и очень признателен тебе за то, что привел меня сюда. Смею предположить, что ты, в свою очередь, любил бывать здесь?

— Бог мой! Когда я служил на этом самом корабле мичманом, старина Фидж отправлял меня сюда за любой пустяк — моряк он был отличный, но уж больно вспыльчивый, умер от «желтого Джека» в девяносто седьмом — и мне пришлось тут просидеть один Господь знает сколько времени. Именно тут я прочитал почти все книги, которые мне довелось осилить за мою жизнь.

— Священное место.

— О! — вскричал Джек. — Если бы я получал гинею за каждый час, который просидел здесь, мне бы сейчас не приходилось беспокоиться о призах, или ждать, когда же придет дисконтный вексель на очередную четверть моего годового жалованья. Я бы уже давным-давно женился.

— Вопрос денег слишком занимает тебя. Меня по временам тоже: каким удовольствием было бы иметь возможность подарить другу снизку жемчуга! Но опять же, сколь многие совершенно тупые люди ухитряются разбогатеть, притом не путем трудов, не владея никаким ремеслом или даже навыками торговли, а всего лишь рисуя цифирки в книгах. Вот мой парс, к примеру, уверял меня, что будь ему известно о местонахождении Линуа, ему и его компаньонам оставалось бы грести рупии лопатой.

— И как бы им это удалось?

— Путем разнообразных спекуляций, в частности на рисе. Бомбей не в состоянии себя прокормить, и если, скажем, Линуа объявится у Маэ, корабли с рисом не придут. Естественно, цена взлетит вверх, и те тысячи тонн, которыми располагает наш парс, уйдут за огромную сумму. Еще есть фонды, или их индийский эквивалент, суть которых лежит за пределами моего понимания. Если я не ошибаюсь, подойдет даже ложь, если ее грамотно преподать и подкрепить авторитетом уважаемого человека: это называется игрой на рынке.

— Да ну? Впрочем, к черту всю эту стаю шакалов. Давай-ка покажу тебе свою реликвию. Я сберег ее к югу от Мадагаскара, сберег и в Бомбее. Тебе придется встать. Осторожно! Держись за чиксы. Вот! — И он показал на эзельгофт — темный, обветренный, массивный кусок дерева, соединяющий две стеньги. — Мы вырезали его сердцевины гринхарта в одной из бухт Испанского Мэйна, и он еще лет двадцать прослужит. А вот и моя реликвия.

На широкой поверхности той стороны, где прямоугольное отверстие насаживалось на топ стеньги, были четко вырезаны инициалы «Дж. О.», обрамленные с обеих сторон изображениями, напоминающими ламантинов. Хотя нет, скорее русалок — русалок, отрастивших пивные животики.

— Разве от этого сердце твое не подпрыгивает? — спросил Джек.

— Еще бы, — кивнул Стивен. — Очень признателен тебе за то, что ты показал мне эту штуку.

— Но ведь сердце-то подпрыгивает, что ты не говори, — заявил Джек. — Оно подпрыгнуло на сто футов над палубой. Ха-ха! Мне по силам такие штуки откалывать, ты дай только время. О! Ха-ха-ха! Тут уж тебе не отвертеться — ты даже не ожидал от меня такой выходки.

Когда на Джека нападал такой приступ веселья, овладевающий всем его немалых размеров телом, когда его славное румяное лицо озарялось улыбкой, а из прищуренных глаз потоком лучилась радость, противостоять его примеру не было никакой возможности. Стивен почувствовал, как уголки его губ против собственной воли растягиваются, диафрагма искривляется, и дыханье начинает вырываться из горла короткими резкими толчками.

— Я на самом деле очень благодарен тебе дружище, — промолвил Стивен, — за то, что ты затащил меня в это гордое и опасное великолепие, на эту квази-вершину, на апогей; ты воистину взбодрил мое сердце, как в прямом, так и переносном смысле; и я теперь намерен взбираться сюда ежедневно. Отныне я презираю крюйс-марс, бывший до сей поры моей ultima Thule. И даже отваживаюсь покушаться на этот пик, — он кивком указал на бом-брам-стеньгу. — То, что по силам обезьяне, и даже, осмелюсь сказать, толстому пост-капитану, по силам и мне.

Эти слова, а еще более решительный тон, которым они были сказаны, стерли улыбку с лица Джека.

— Каждому свое, — начал он наставительно. — Обезьяны и я рождены, чтобы…

Его прервал крик впередсмотрящего.

— Эй, на палубе! — вопил тот, в то же время глядя вверх, на капитана. — Парус!

— Где? — отозвался Обри.

— Два румба по левому борту, сэр.

— Мистер Пуллинс! Эй, мистер Пуллинс! Будьте любезны прислать мою подзорную трубу на фор-салинг.

Вскоре появился Кэллоу, проделавший без остановок путь от каюты до салинга, и белое пятнышко на юго-востоке стало более различимым: корабль, идет круто к ветру правым галсом, марсели и нижние паруса, если на вскидку. При подъеме на волну можно было различить смутные очертания его темного корпуса. Он был примерно в четырех лигах от них. В данный момент «Сюрприз» делал семь-восемь узлов при небольшом количестве парусов, и преимущество было на его стороне. Времени было достаточно.

Но на сердце Джека был выгравирован девиз: «Не теряй ни минуты!» Бросив на ходу: «Лезьте выше, мистер Кэллоу: следите не за целью, а за пространством позади нее. Доктор, пожалуйста, оставайтесь на месте», — он вызвал наверх старшину своего катера, а сам с отчаянной скоростью отправился вниз по снастям. Встретив по пути старшину, Джек проговорил: «Бонден, спусти доктора осторожно. Его надо одеть — вся амуниция на марсе», — и продолжил спуск на квартердек.

— Что там видно, капитан? — завопил Эткинс, подбегая к нему. — Это враги? Линуа?