— А косые глаза, между прочим, — без комплексов, заразительно смеялась рыжая, — для того, чтобы видеть все вокруг. И потому я — всевидящая! Хочешь, я посмотрю твое будущее?

— Не хочу, — вымолвил Кирилл.

— Знаю, почему не хочешь. Считаешь, что его нет, — заключила она. — Но будущее у тебя есть! Я тебе подарю его. Бескорыстно, потому что я — добрая фея.

— Подари, — попросил он. — Но ты же не избавишь меня от прошлого.

— А поцелуй меня? — игриво сказала она и, подставив губы, прикрыла глаза.

Кирилл взял ее за плечи, приблизил к себе и на мгновение залюбовался ею: опущенные веки скрыли косоглазие, и лицо ее стало очаровательным. Но вдруг сквозь приоткрытые губы высунулся ее красный язык, удлинился до невероятных размеров и стал искать его губы. Кирилл оттолкнул ее, попятился и побежал.

— Напрасно! — засмеялась она в спину. — Без меня ты избавишься и от прошлого, и от будущего!

Она завела его в какое-то незнакомое место — деревянные дома, тротуары, картофельная ботва на плетнях. Прежде чем выбраться, Кирилл поплутал по закоулкам и неожиданно очутился перед знакомым железобетонным забором институтской конефермы. За ним высились полуобнаженные кроны деревьев Дендрария.

Он шел по центральной аллее. В полном безветрии с дубов неслышно облетала золотистая листва, лес был светлый, пронизанный солнцем и каким-то покойным торжеством. Справа он услышал звон воды и будто зачарованный этим единственным звуком пошел на него.

Из пня поваленного Колокольного дуба бил фонтанчик. Кто-то вырубил, а точнее, хотел вырубить чашу — ножка ее была не обработана, но уже намечен ее контур, опирающийся на огромные, в обхват, корни. Под корнями земля была аккуратно забетонирована, тоже в виде чаши, и обе они — деревянная и бетонная, были вровень с краями наполнены водой. Тонкие ее струйки равномерно срывались с краев, и бесконечный звон их далеко разносился в прохладном осеннем воздухе.

Вода из бетонной чаши стремительно уходила в крупный, ноздреватый песок.

В нижней, бетонной чаше Кирилл вымыл руки и лицо, попил из деревянной.

— Хорошо, — проронил он, чувствуя облегчение.

Поверженный Колокольный дуб лежал как каменная гора. Обрубленные ветви валялись в стороне и казались чужими. От ствола была отпилена огромная и плоская чурка со старыми следами топора и уложена на землю, как курган. Свежий спил был довольно ровным, и от красноватой сердцевины, как от солнца, во все стороны разбегались золотистые лучи. Кирилл ощупал шероховатую древесину, попробовал посчитать годовые кольца, но тут же сбился со счета: в глазах рябило от прожитых деревом лет…

Дома его не ждали. Он вошел через боковой вход, почему-то не запертый, и напугал Екатерину.

— Господи!.. Неужели тебя отпустили?

— Отпустили, — проронил он.

— Ну, снимай плащ… Аннушка заболела!

— Где она?

— У себя, — пугаясь его вида, махнула рукой Екатерина.

— Алешу… не нашла? — сдерживая подступающий кашель, спросил Кирилл.

— Нет, не нашла…

Не раздеваясь, Кирилл вошел в комнату Аннушки. Она лежала в постели, голова на высоких подушках, в руках какая-то книга в мраморном переплете.

Восстановленная статуя Афродиты стояла в углу, лицом к стене…

Мгновение они смотрели друг на друга, но вот магнитное поле взглядов распалось и перестало существовать.

— Прости меня, — сказал тихо Кирилл, глядя в пустое пространство. — Я вернулся… Тебе больно?

— Ничего, я скоро встану на ноги, — сдержанно проговорила она.

— Я тоже встану.

— Конечно, встанешь, Кирилл.

Он посмотрел в спину Афродиты и сказал в ее же сторону:

— Ну, я пойду. День сегодня хороший…

— Ступай, — она прикрыла лицо книгой в мраморном переплете.

Кирилл осторожно затворил за собой дверь, постоял минуту и пошел в парадную залу. Там никого не оказалось. Куда-то исчезла старинная мебель, и лишь камин глядел на него черным зевом. Кирилл посидел возле него на стуле, посмотрел на черные, подернутые холодным пеплом угли и тихо пропел:

— Гори, гори, моя звезда…

Замолк и сунул руки в карманы — было холодно. Пальцы нащупали ключи от квартиры. Кирилл вынул их, позвенел, как колокольчиком, и бросил в камин. Пепел взвихрился и унесся в трубу.

Потом он встал, откинул спинку дивана и сунул руку в нишу. Рукоятка кольта почему-то показалась ему теплой, нагретой чьей-то рукой. Он достал обойму — тупо блеснул последний патрон. Утопленный пальцем, он подпрыгивал словно живой и встал на место. Кирилл спрятал пистолет в карман и, придерживая его, чтобы не перекашивало тяжестью плащ, скорым шагом двинулся на ерашовскую половину. В коридоре на его пути стояли племянники.

— Мы тебя помиловали, — серьезно сказал Колька.

— Вот тебе копия указа нашего, — Мишка подал скрученную в трубку бумагу.