— Простите меня, — сказал Кирилл, принимая свиток.

— Сказано же — помиловали, — с достоинством подтвердил Колька. — Читай указ.

Племянники удалились в свою комнату, храня какое-то спокойствие и терпение.

Кирилл зашел на кухню к Екатерине. Она сидела за столом и перебирала рис, рассыпанный на клеенке. Пальцы двигали зерна, а глаза смотрели куда-то мимо, в пустоту.

— Где же… батя? — спросил он.

— А?.. А, они недавно в город ушли, — очнулась Екатерина. — Подавать заявление в загс.

— Заявление?

— Да… Они же не расписанные живут. Ты раздевайся, скоро обедать будем.

— Хорошо… — проронил он. — Я пойду пока, погуляю. Солнце на улице.. Прости меня, Катя.

— Что? — Пальцы ее замерли над рисом.

— Прости меня…

— Ага, — невпопад проронила она. — Столько камешков в зерне…

Кирилл вышел из дома, осмотрелся и прикованный золотистым бором на той стороне озера решительно направился к нему низким берегом с космами плавающей осоки. Побродив среди сосен, он наткнулся на проселок среди звонкого, голого леса и непроизвольно побрел вглубь. Идти было хорошо: мягкая листва шуршала под ногами, взгляд спокойно плавал по тихому морю неподвижного воздуха в голубеющем небе, и судорога кашля не скрадывала больше полегчавшего дыхания.

Он не заметил, как извилистый проселок исчез из-под ног, и кругом оставался один лишь просветленный и торжественный лес. Он брел зигзагами, иногда кружил на одном месте или около понравившегося дерева; он не думал, куда идет и зачем, и потому не заботился об ориентирах. Сейчас он не ощущал ни прошлого, ни будущего…

А солнце, зависнув над головой, как сердцевина Колокольного дуба, катилось следом по свежему спилу неба.

Но вдруг впереди, совсем близко, он увидел девушку с лошадью и скорее угадал, чем узнал, жеребчика.

— Ага? — позвал он. — Ага!

Жеребчик остановился, повернул голову назад, однако девушка взяла его за гриву и повлекла вперед. Они уходили и медленно растворялись в пространстве леса. Кирилл торопливо пошел за ними, однако никак не мог догнать: силуэт лошади среди деревьев и фигурка девушки казались призраком, ибо появлялись то впереди, то сбоку, всякий раз внезапно меняя направление.

Он остановился среди старых, багровых осин, вздохнул глубоко:

— Господи! Как мне хорошо!

Стараясь не стряхнуть с себя это ощущение, он медленно достал кольт и выстрелил себе в висок.

Жеребчик вскинулся на дыбы и, вторя эху выстрела, пронзительно заржал. Потом заплясал, закружился на месте, взрывая копытами мягкую лесную землю. Сквозь тонкую кожу на морде проступили вздутые кровяные жилы.

— О-оп, о-оп, — пропела конюшица. — Что вскипятился? Выстрелов не слышал? Привыкай…

Жеребчик встал мордой в сторону, откуда прозвучал выстрел, насторожил уши.

— Где стреляют, туда нам нельзя… Ну, пойдем землянку копать? — Она взяла за гриву. — Скоро зима, выпадет снег. Будет красиво, но холодно.

Он послушался, однако шел и все время поворачивал голову назад, стриг ушами, хотя в лесу вновь установилась звонкая, как воздушный шар, тишина. На мысу материкового берега под огромными старыми соснами была почти отрыта просторная землянка. Яма была много глубже человеческого роста, но конюшица вошла в нее сквозь щель, прорытую в берегу, и стала равномерно вышвыривать лопатой песок. Жеребчик встал на край ямы и, сторожа уши, начал отгребать землю: его смущала и манила та сторона, откуда стреляли. У конюшицы скоро замерзли ноги на сырой земле. Она выбралась наверх и, разворошив головни кострища, подбросила сучьев. И пока они разгорались, стояла босыми ногами в золе и жмурилась от блаженства.

Жеребчик же вновь заметался, выписывая круги под соснами, зафыркал от возбуждения и ощущения неведомой и незримой человеку опасности.

— Что там? Ну что ты разволновался? — спросила конюшица.

Жеребчик побежал по направлению выстрела, остановился, позвал ее тонким ржанием, похожим скорее на стон.

— Хорошо, посмотрим, — согласилась она и босая легко побежала по мягкой павшей листве.

Под старыми осинами жеребчик заволновался сильнее, взбил копытами землю, отфыркивая запахи. Конюшица остановилась рядом с лежащим человеком. На багровых листьях совсем не было видно крови; она как бы смешалась и растворилась в осенних красках. Она присела у головы, погладила волосы.

— Да, брат, холодно тебе будет зимой…

Жеребчик не хотел, но шел к поверженному человеку. Ноздри улавливали отвратительный дух смерти, и бушующая в теле жизнь выбрасывала его назад.

— Не видел мертвых? — спросила конюшица. — Смотри… Люди тоже могут, как кони, умирать на бегу… Ты постой тут, я за лопатой схожу. Надо и ему землянку вырыть, замерзнет…

Она принесла лопату и принялась рыть яму прямо там, где человека застигла смерть. Пообвыкнувшись, жеребчик осторожно подошел и стал отгребать выброшенную из могилы землю.