– При чем здесь псы? – изумилась я. – Димон, у твоего компа хороший защитный экран? Похоже, излучение от монитора повлияло на мозг пользователя.

– Идет мужик домой, – спокойно продолжал Коробков, – а его четвероногий хвостатый друг чует: хозяину плохо. Бац! И оба в больнице. Мужчина и Жучка. Вот так и мы с тобой!

– Может, возьмешь градусник? – забеспокоилась я. И тут же разозлилась: – Постой-ка! Если ты существо сильного пола, то Жучка – это я?!

– Какая разница? – фыркнул Димон. – Внучка, мышка, репка… Стоило мне разработать свою версию и начать копать под гимназию Ландау, как тут же звонит Таня с просьбой отыскать это заведение. У нас с тобой телепатическая связь, как у мужика с Жучкой.

– Мне больше нравится сравнение, как у женщины и Полкана, – парировала я. – Так ты уже нарыл что-то про учебное заведение?

– Ландау – не такая уж и редкая фамилия, – завел Коробков, – зря мы решили, что Лялю отдали обучаться математике и физике. Основателя гимназии зовут Иосиф Яковлевич Ландау. Интересное, скажу тебе, местечко, нечто вроде клиники коррекции поведения. Я влез в их документы. Жесть! За большие деньги в школе пытаются справиться с асоциальными детьми. Контингент там – малолетние воришки, насильники, грабители, угонщики машин, и все они, как один, из богатых семей, с родителями, готовыми выложить не фиговые доллары за искоренение криминальных задатков у отпрысков. Сейчас в школе пятнадцать учеников, у них индивидуальные программы, дети друг с другом практически не пересекаются, к каждому приставлен личный воспитатель, психолог с дипломом. Десять ребят живут в гимназии постоянно, пятеро уезжают на ночь домой.

– Меня интересует только Ляля, – быстро сказала я.

Димон вздохнул.

– Не торопись.

– За что она попала в интернат? – не успокаивалась я.

– Звонарева не была пансионеркой, ее привозили утром и забирали вечером.

– Несущественная подробность. Назови причину помещения девчонки под наблюдение специалистов, – занервничала я.

– Не знаю, – нехотя признался Коробок.

Я сразу догадалась, почему наш компьютерный гений приуныл.

– Ты же лазил по архиву?

– Ага, – подтвердил собеседник.

– И не смог прочитать ее дело! – с некоторой долей злорадства констатировала я.

– Там ничего нет. Просто обычная анкета, отметки и нормальная характеристика. Еще приложено два заявления от Эдиты Звонаревой: «Прошу принять в гимназию мою дочь для углубленного изучения английского языка» и «Прошу отчислить мою дочь. Ребенку тяжело тратить на дорогу в школу более трех часов в день». Или они уничтожают все документы после того, как воспитанник покидает стены спецшколы, или хранят их в таком месте, куда даже я не смог залезть. Хотя, вероятно, папки с рукописными бумагами просто лежат под замком в шкафу у директора. Иногда так прятать секреты надежнее, чем помещать их в компьютер, – чересчур многословно оправдывался Дима.

– Давай все координаты гимназии! – закричала я.

– Зачем? Хочешь туда поехать? – удивился Коробок.

– Нет, собираюсь послать им поздравительную открытку к Дню святого Валентина, – фыркнула я, – а в конце сделаю приписку: сообщите мне всю правду о Ляле Звонаревой.

– Отличный ход, – одобрил Димон, – но он не сработает. Полагаю, тебя даже не пустят на территорию гимназии. Коллектив умеет хранить тайны, иначе к ним никто не обратится. Болтунов в таком месте держать не станут, и без рекомендации от хорошо известных администрации лиц с родителями предполагаемых пансионеров беседовать не захотят.

– Но как-то же туда устраиваются ученики! – справедливо заметила я.

– Безусловно, можно найти подход к директору, но могу подсказать более простой и легкий путь выяснения подробностей о Ляле, – предложил Коробков.

– Какой?

– Помнишь, я говорил, что у каждого ученика есть личный воспитатель?

– Да.

– Лялей занималась Людмила Николаевна Середко. Через пару месяцев после ухода девочки психолога со скандалом уволили – у нее случился конфликт со школьником Федором Соломатиным, с которым Середко стала заниматься после младшей Звонаревой. Воспитательница была очень недовольна, бомбардировала администрацию заявлениями, требовала выплаты трехмесячного оклада, грозилась восстановиться по суду. А потом вдруг успокоилась. Очевидно, конфликт разрешился. Дам тебе все координаты Середко, которая, думаю, до сих пор зла на хозяев гимназии и с удовольствием расскажет правду о тамошних порядках, сообщит секреты Звонаревой…

Несмотря на то, что на Москву опустился поздний вечер, я решила не откладывать беседу с Середко в долгий ящик и, наплевав на приличия, быстро набрала номер ее телефона.

– Алло, – звонко ответил молодой, прямо-таки девичий голос.

– Позовите, пожалуйста, Людмилу Николаевну, – попросила я, думая, что трубку сняла дочь психолога.

Но в ответ услышала:

– Слушаю вас.

Следовало продемонстрировать хорошее воспитание, и я сказала:

– Извините за беспокойство.

– Ерунда, я поздно ложусь спать, – быстро перебила меня девушка.

– Меня зовут Татьяна Сергеева, мы с вами не знакомы.

– Это поправимо, – засмеялась психолог.

Я откашлялась.

– Обратиться к вам меня побудила большая проблема. Личная. Она связана с поведением моего сына Володи. Очень надеюсь на вашу профессиональную помощь и готова заплатить любые деньги за консультацию. Пожалуйста, не отказывайте мне.

– Вы сейчас свободны? – деловито осведомилась Середко.