Шрифт:
— Писать будем о дружбе.
— Разрешите тетрадь, — попросила Женя.
Валя Кесарева испугалась, что писать все равно придется и Женя напишет скорее, а она не успеет, поэтому тоже взяла тетрадь. За ней потянулась Маня-усердница, привыкшая поступать всегда так же, как Кесарева. Девочки разобрали тетрадки. Заскрипели перья.
Наташа не знала, как писать о дружбе. В портфеле лежало Фенино письмо. Наташа думала о своей подруге Фене. Она представила ее сейчас такой, как видела в последний раз: курносую, с выгоревшими бровями, повязанную полушалком, в отцовских буцах на босу ногу. Феня вытирала озябший нос кулаком и рассказывала Наташе о своей тяжелой жизни. Феня не умела молчать о горестях, которых было у нее так много. Но она пошла по отцу, в михеевскую родню, ловкую на работу. Ей четырнадцать лет, и она осталась старшей в доме. Вернется с фронта Ленька, увидит — есть дом, есть Нечаевка и есть сестренка, быстрая на язык и спорая на работу.
Наташа решительным жестом обмакнула в чернильницу перо и начала писать. Наташа писала первый и второй час, не выходя в перемену из класса. Она забыла, что пишет сочинение. Ей хотелось рассказать о Фене и о Нечаевке. Она видела осеннее сжатое поле, низкое небо опустилось над полем и Нечаевкой, ветер качает тонкую голую рябину, а Феня в полушалке, засунув за пазуху красные озябшие руки, идет из школы домой и думает о том, как плохо дома. Лечь бы на печку, как мамка, и плакать! Всю ночь воет ветер в трубе. Так бы и не вставать. Но Фене нельзя лечь и не вставать.
«Когда кончится война, — писала Наташа, — пройдет много лет, я буду взрослая и мне будет прекрасно и весело жить, все равно больше всех буду любить Феню, потому что, по-моему, верность самое главное в жизни…»
Раздался звонок. Наташа испугалась, что сочинение написано не на тему. Велели о дружбе, а она написала о Фене и даже слово «Дружба» нигде не вставила. Но было уже поздно. Наташа переправила заглавие — «Моя подруга Феня» — и сдала тетрадь.
Дарья Леонидовна вышла из класса. Она переставала быть Дарьей Леонидовной, как только выводила из класса и становилась попросту Дашенькой. Так ее звали в учительской и дома.
Когда Дашенька, стесняясь и боясь учителей, вошла в первый раз в учительскую, Захар Петрович, увидев её свежие щёки, юный лоб, русые волосы, расчёсанные на прямой пробор, и светлые глаза, воскликнул с изумлением:
— Какая вы удивительно русская девушка!
Дашенька смущенно промолчала, но учителям понравилось, и все стали ее называть «русская девушка Дашенька».
Над столом Даши висела фотография Зои. Запрокинутая голова и вдохновенное девичье лицо. Строгая Зоина юность была тем маяком, на огни которого хотела Дашенька вести свой корабль.
«Если бы их надо было только учить читать и писать, — думала Даша, — я терялась бы из-за любой неудачи. Но я их буду учить не только писать. Я научу их захотеть быть такими, как Зоя. Я знаю, как это трудно, поэтому не падаю духом из-за любой неудачи».
Дашенька обманывала себя. Она слишком часто падала духом. Тогда она начинала говорить деревянным, приказывающим тоном, а иногда ей просто хотелось убежать из класса и потихоньку поплакать.
Девочки седьмого класса «А», где Дашенька была руководительницей, казались ей похожими на сорок. Они охотно болтали, им нравилось секретничать и смеяться. Они ссорились из-за пустяков и мирились и снова ссорились. Они стихали от окриков и боялись плохих отметок.
Прошло много времени, Дашенька не решалась им рассказать о своём маяке.
VI
Люда Григорьева влетела в класс и остановилась у порога, вращая по-совиному глазами из-под очков. Она действительно была похожа на сову. Круглые очки в роговой оправе закрывали наполовину лицо, остренький нос торчал, как клюв.
— Несет! — крикнула Люда. Девочки кинулись по местам.
Дарья Леонидовна положила сочинения на стол, прикрыв их сверху ладонью. Она улыбалась и молчала, а девочки вдруг заволновались, и чем дольше молчала Дашенька, тем сильнее хотелось девочкам узнать, что она скажет. Девочки по улыбке догадались, что Дарья Леонидовна будет говорить о чем-то хорошем и важном.
Они припоминали о чём написали в своих сочинениях. Дарья Леонидовна выбрала одну тетрадь. Классные тетради были одинаковые. Кесарева выпрямилась и облизнула пересохшие губы.
— Работа Тихоновой Наташи, — сказала Дарья Леонидовна.
Наташа ахнула про себя и заинтересовалась чернильницей. Она пристально изучала чернильницу всё время, пока Дарья Леонидовна читала. Слушая со стороны свой рассказ, Наташа снова удивилась не тому, что написала хорошее сочинение, — она не знала, хорошо написано сочинение или плохо, — Наташа удивилась тому, какой взрослой и трудной жизнью живет в деревне Нечаевке Феня Михеева.
— Это называется мужеством, — сказала Дарья Леонидовна, кончив читать. — Наверное, Феня не догадывается о своём мужестве. Наверное, она не думает, может ли стать героиней. Так вот Зоя…
Дашенька впервые произнесла это имя в классе. Она увидела посерьезневшие глаза и вспомнила то, что было два года тому назад. Была студеная зима сорок первого года. Московский институт эвакуировался в уральский город. Снежные бураны обрушивались на город, открытый ветрам, вьюги за ночь до крыш наметали сугробы, мглистое небо падало на землю сразу за домами. В холодную вьюжную ночь Дашенька прочитала о Зое. Она не заплакала и не перечитала второй раз газету. Она просидела всю ночь на табуретке у окна общежития. Вьюга бросалась снегом в окно, под утро мороз вывел узоры на стекле. Диковинные цветы раскрыли лепестки. Солнце взошло, и цветы загорелись. Даша всю ночь думала о Зое.