— Вы как всегда правы. Дело в том, что это… — Никки улыбается, — неподчиненное мне лицо занимает достаточно высокое место в иерархии. И в том сомнительном случае, если вы это лицо отыщете, ряд других, еще более высокопоставленных лиц, к своему огромному сожалению, просто не сможет сделать вид, что ничего не произошло. Как бы им того ни хотелось. И цепочка вынужденных действий может завести всех очень далеко. Что будет особенно нелепо, поскольку интересы Их Величеств, Тайного Совета и Вашей Светлости в настоящий момент не расходятся.

— Мне, — скрежещет очень большая птица, едва заметно поводя плечами, — нужно сделать вывод, что Тайный Совет считает не только допустимым и позволительным, но и достойным поощрения убийство, поджог и похищение в столице Аурелии?!

— Насколько мне известно, Тайный Совет иногда считает такие вещи необходимыми. Впрочем, как и Ваша Светлость.

— У меня, согласитесь, больше прав одобрять или осуждать нечто, происходящее в Орлеане, нежели у Тайного Совета? — Господин герцог изволят шутить?..

Никки внимательно смотрит на Валуа-Ангулема. Угадать слишком сложно: резко очерченное лицо всегда, сколько бы секретарь альбийского посольства ни видел герцога в разной обстановке, хранит одно и то же выражение. Словно навсегда сведено брезгливой гримасой, а поверх выглажено непоколебимым презрением решительно ко всем на свете.

Маршал в Орлеане считается красавцем, но Трогмортона куда больше интригует вечный яркий румянец, вполне естественный, а не добытый в баночке с притираниями… ну не чахотка же у него, в самом деле?

— Безусловно, Ваша Светлость. Поэтому я хотел бы представить именно на ваш суд некое событие, которое в ближайшее время произойдет в городе Орлеане.

— Что еще сгорит в городе Орлеане?

— В городе Орлеане в ближайший месяц должны убить господина Чезаре Корво. Тайный Совет считает, что этому событию лучше не происходить. Но у Вашей Светлости, как вы резонно заметили — больше прав.

Герцог Ангулемский за пару мгновений покрывается лихорадочными пятнами. Поверх обычного румянца. Молча. Больше ничего не происходит, даже недавнее шутливо-сварливое выражение лица не меняется. А если бы он мог управлять изменением цвета лица, так же как голосом, жестами и позой — и этого бы не произошло. Кажется, так.

— Я предполагаю, что подробности вы сообщите не ранее, чем получите какие-то гарантии для лица, столь дорогого Тайному Совету. Я вас слушаю.

— Ваш дальний родственник Джеймс Хейлз заключил сделку с домом Корнаро, представляющим в этом деле корону. — Чью, пояснять не нужно. — 150 тысяч золотых и 10 тысяч солдат. В обмен на ссору и поединок с герцогом Беневентским.

Никки кивнул в ответ на незаданный вопрос и добавил:

— 30 тысяч из этой суммы он уже получил. Это то, что нам удалось проследить.

— Солдаты — арелатцы?

— Да.

Если эти пятна нельзя вызывать по желанию, значит герцог Ангулемский о затее не знал — и она ему очень не нравится.

— Как я могу выразить вам свою признательность за предоставленные сведения?

— Если Ваша Светлость удовлетворится тем, что придет само, мне нечего будет больше желать.

— Сэр Николас… — Герцог Ангулемский ставит локти на стол, сплетает пальцы. — Не будет ли с моей стороны излишней настойчивостью просить вас о более подобном рассказе? Меня, — он мгновенно понимает, что может быть неверно понят, — интересуют не детали сговора… меня интересует, как вообще вышло, что неподчиненные вам лица производят поджоги и убийства на территории Орлеана, а мои родичи замышляют другие убийства… остается только уповать, что без поджогов?

Интересно, Валуа-Ангулем сам понимает, о чем спрашивает? В том, что касается первой части, удовлетворить его любопытство очень легко, но что делать со второй? Пожалуй, вежливее всего будет ее попросту не заметить. Никки прислушивается к внутреннему голосу. Не меньшая морока, чем во время приснопамятной беседы с Корво о договоре… но Трогмортон поставил бы десять к одному на то, что маршал не имеет ни малейшего отношения к соглашению Хейлза с Корнаро. Более того, известие об этом соглашении пагубно сказалось на умении маршала отщелкивать фразу за фразой. В мельничные жернова попал кусок гранита…

— По стечению обстоятельств неподотчетное мне лицо случайно узнало, что хозяева «Соколенка» торгуют своим товаром не только с людьми. И стали очень небрежны. С их стороны было непростительно впускать альбийца в помещение, где висит открытое зеркало. Как я понимаю… это произошло в тот же день, когда это обнаружили вы… простите, когда это обнаружил Его Светлость герцог Беневентский.

— Вы, — у хозяина прекрасно получается говорить четко и внятно, даже опираясь подбородком о пальцы, — можете не приносить свои извинения там, где не высказываете ошибочные предположения, сэр Николас. Несомненно, госпожа герцогиня Беневентская могла бы быть огорчена и разгневана тем, что ее супруг и его родич посетили подобное скверное заведение, но это дело семейное, а на вас ее гнев вряд ли распространится. Что же касается меня и господина герцога Беневентского — мы не хотели утруждать Его Преосвященство главу Святейшего Трибунала недостаточно проверенными сведениями, а потому и не поспешили в тот же день сообщить ему о найденном. Что ж, пока мы собирали сведения, заведение сгорело, кажется, вместе с чернокнижниками, что очень досадно, ибо я бы предпочел видеть их наказанными законно и по всем правилам… но увы. Не подчиняющиеся вам лица успели раньше — а то, что вы сообщили о мотивах этих лиц, их отчасти извиняет…