— Что значит «даже»? — раздался чей-то робкий голос. — Разве могут не дать?

— А это еще посмотрят, — ответил Макиавелли. — Может, и сразу дадут, а может, придется доказывать.

«А чего там доказывать?» — забеспокоились чемоданные жители, — «Разве по нас и так не видно?» — «Мы что, не русские люди?»

— Рано-то или поздно нам его, конечно, дадут, тут и думать нечего, — не спеша продолжал Макиавелли. — Хотя, чтобы так прямо сразу и дали — это, пожалуй, вряд ли. Думаю, придется и походить, и пописать, и походатайствовать. Но ничего. Как-нибудь, с божьей помощью, добьемся. Подключим Дмитрия Васильича, пускай тоже вместе с нами ходатайствует. Да и невеста его, Виолетта Юрьевна, я слышал, девица пробивная и во всяких таких вопросах сведущая. Ее тоже подключим…

«Вот еще! — подумал во сне Коллекционер. — Станем мы в свой медовый месяц ходить по канцеляриям! Как будто нам нечем больше заняться».

— Так что гражданство мы рано или поздно получим, тут и думать нечего, — сказал Макиавелли-ши. — Вопрос не в гражданстве.

— А в чем же? — заинтересованно спросил судья.

— Вопрос в том, может ли товарищеский суд выносить смертные приговоры. Я, как по профессии не юрист, может, и не все понимаю…

— Какой еще товарищеский суд? — рыкнул прокурор. — Вы по делу говорите!

— Тише, Чех! Это как раз по делу, — остановил его судья. — Продолжайте, пожалуйста! Ваши соображения… — он хотел сказать «суду», но осекся, — очень интересны.

— Потому что, как я понимаю, — вкрадчиво продолжал Макиавелли, — до административной единицы мы пока что не дотягиваем, поскольку у нас еще нет своей территории.

— Верно, — согласился судья.

— Субъектом федерации нас тоже не назовешь. Да и нужна ли нам своя государственность?

— Я думаю, это лишнее, — сказал судья. — Мы и раньше безо всех этих органов прекрасно обходились, а теперь и подавно. Но суд, безусловно, надо сохранить, как традиционную форму самоуправления.

— Но, опять же, какого самоуправления? Территории-то нет. Вот в чем загвоздка, — усомнился дотошный почтальон.

— Никакой загвоздки здесь нет, — успокоил его судья. — Российский законодатель о нас уже заранее позаботился. Поскольку у нас нет территории, и местное самоуправление нам не светит, то нам дадут территориальное.

— Территориальное? Без территории? — удивился Макиавелли. — Как же это понимать?

Судья засмеялся.

— А зачем понимать-то? Я, между прочим, когда еще преподавал в Академии, то, начиная курс поверхностного права, на первой же лекции предупреждал студентов: Смотрите! когда будете изучать законодательство, ни в коем случае не пытайтесь ничего понимать. Иначе просто свихнетесь. Уйдете в философию права, и нормальных юристов из вас уже никогда не получится. Правда ведь, Илья Ефимович?

— Так и есть, — подтвердил доктор Справкин.

— Это у нас, в суде требуется понимание, — продолжал судья, — а закон — он и есть закон. Его главное — знать. И уметь применить по назначению. В этом смысл правового государства. Ведь законодатель, думаете, сам понимает, что делает? Ничего подобного! Да зачем далеко ходить? Вспомните, как мы Конституцию поправляли.

— Да уж, — вставил прокурор. — Ее и принимать-было незачем.

— Ну, не скажите! — возразил судья. — Без Конституции нельзя.

— Но ведь жили же как-то. И законы были.

— И что хорошего? Все эти законы были неконституциоными. Их кто угодно при желании мог отменить, просто никто не догадался. Конституция на то была и нужна, чтобы придать им конституционный характер. А совсем без законов нельзя, надо же от чего-то отталкиваться, не судить же на пустом месте. Просто на Поверхности законодательство обширнее и в постоянном развитии, ни минуты не стоит на месте — в чем и вся разница, а совсем не в пятьдесят седьмой статье. [174] А для законодательства, как я уже сказал, важно не понимание, а то, чтобы законы вовремя принимались и, главное, работали. А то, бывает, примут закон — все понятно, а не работает. А другой примут — все наоборот: ничего не поймешь, а работает! Ну, с этим мы еще столкнемся. Здесь, на Поверхности, много интересного. Раньше мы все это только в теории проходили, а теперь прочувствуем. Что же касается территориального самоуправления, то оно как раз-таки и предусмотрено специально для таких случаев, как наш, когда нет территории. Что-то типа домкома. И при нем — товарищеский суд. В общем, мысль ясна. Этого и будем добиваться, сразу после того, как получим гражданство. Но это — если мы будем по-прежнему проживать компактно. А может случиться и так, что предложат расселиться. Мало ли что. Работы на всех на хватит, или по каким-то иным соображениям. Государству виднее.

— Вот именно, — согласился прокурор.

— Как же это? Жили, жили, и вдруг — расселяться, — раздался женский испуганный голос.

— А что? Скажут — так и расселимся, ничего страшного, — неуверенно произнес какой-то мужчина.

— Даже интересно, — печально прибавил другой.

— Конечно! Не все ли равно? — с оптимизмом сказал судья. — Это нам ничуть не помешает, мы в любом случае сможем как-то организоваться. Зарегистрируем культурное общество, или, там, землячество, уж не знаю, что-нибудь придумаем. И при нем — опять же товарищеский суд.

15. — Только уж это, пожалуйста, без нас, — сказал Учитель Сатьявада, выходя из-за барьера.

Его слова были встречены бурной овацией учеников, с топотом устремившихся к нему навстречу.

— Аплодисменты излишни, мы не в суде, — сказал Учитель, когда ученики окружили его. — А что касается этого Синедриона, то нам он, действительно, ни к чему. Я поступлю по примеру одного армянского еврея, который жил в первом веке нашей эры — вы знаете, о ком я говорю. Не хочу называть его имени, чтобы не дразнить гусей.