Коллекционер защелкнул клипс, и они вышли на улицу.

— Я что-то не понял насчет продуктов, — сказал он. Разве нам Марина что-то поручала? Я, честно говоря, не собирался у вас засиживаться. Думал, тебя подброшу — и сразу к себе.

— Да какие продукты! Дома все есть, — сказал Упендра. — Просто я терпеть не могу тех, которые норовят прокатиться на чужом горбу. Сам подумай: неужели мы с тобой не заслужили полчаса покоя после такой работы?

— Еще как заслужили.

— Вот именно. А этот чемодан — может быть, для меня — последнее напоминание… — голос его дрогнул. — Не хочу, чтобы его топтали грязными лапами! К тому же я их вчера специально предупреждал, что путь не близкий. Они меня не послушали. А теперь, небось, обидятся, что не подвезли. Ну, и черт с ними! Давно мечтал распрощаться. Небось, ждут, что приду мириться. Не дождутся! Вот увидишь, не пройдет и трех дней, как сами явятся. Они без меня ни шагу, особенно когда надо что-нибудь организовать… Постой! Ведь мы так и не решили! Поворачивай обратно.

— Зачем? — удивился Стяжаев.

— Ну как же! Мы ведь вчера как раз начали договариваться. Хотим напоследок устроить мальчишник — сегодя у Марины ночная смена. Надо же, все забыли кроме меня! Пойдем поскорее, пока они не ушли. Кстати, все хотел тебя спросить: что ты ей такое вчера сказал?

— Когда? Не помню.

— Когда она швырнула поднос.

— А-а, — сказал Коллекционер. — Да так, ничего особенного.

— А все же?

— Сейчас припомню… Ну, да! Я ей сказал, что ничего бы страшного не случилось, если бы ты напоследок еще разок повеселился.

— Это ты зря, — огорчился Упендра. — Ты просто не представляешь, до чего болезненно она относится к таким вещам. Теперь даже и не знаю, как быть. Наверняка она уже что-то заподозрила.

— Да чего там! Даже если и узнает — ну, не убъет же она тебя.

— Как знать, — серьезно сказал Упендра. — Между прочим, знаешь, что мне в ней больше всего нравится? Именно вот эта ее непредсказуемость… Ну, да ладно! Все равно, не отменять же теперь. Семь бед — один ответ.

15. Вернувшись в Общество, они застали там почти всех насекомых за обсуждением утренних событий. Не было лишь муравьев: они поспешили уйти, чтобы поспеть домой до захода солнца.

— А, вы еще здесь? — сказал Упендра. — Кстати, мы можем вас подбросить… Нет, не в магазин. Домой. Магазин закрылся…

Не успел он закончить, как насекомые бросились занимать места. Через две секунды Коллекционер был с ног до головы облеплен клопами, а у ног его, молча оттирая друг дружку, толпились тараканы. Видя, что ничего другого не остается, он открыл чемоданчик, и насекомые хлынули туда сплошным потоком. Кого-то придавили, и он испустил сигнал бедствия. Стяжаев зажал нос, а Упендра сказал:

— Надо вынуть второе дно, тогда всем хватит места.

— В этом чемодане нет двойного дна, — сказал Стяжаев.

— Есть.

— Да я точно знаю, что нет. Когда я его покупал…

— Не спорь, — сказал Упендра. — Раз наши там побывали, значит, теперь есть. Так всегда делается во время переселений. Не веришь — убедись.

Дмитрию Васильевичу было уже все равно. Он достал из кармана отвертку и, бесцеремонно вытряхнув насекомых, подцепил ею дно чемоданчика и одним сильным рывком выломал его.

Упендра был, как всегда, прав.

16. Под верхним дном скрывалось потайное отделение, общие размеры которого во много раз превосходили длину, ширину и высоту самого чемоданчика, трижды помноженные друг на друга. Это отделение представляло собой невероятно запутанный и опасный лабиринт, практически без выхода, но зато с невообразимым множеством разветвлений, боковых ходов, подъемов, спусков, колодцев, улиткообразных заворотов. Даже на то, чтобы составить самый приблизительный план такого лабиринта, ушли бы многие годы. Выйти же из него и вовсе не представлялось никакой возможности. Провалы, тупики и ловушки подстерегали на каждом шагу. Некоторые проходы были настолько узкими, что пробираться в них приходилось ползком. Другие же, напротив, были до того широкими, что невозможно было решить, как по ним двигаться: вдоль или поперек. Оказавшись в таком проходе, путник, терзаемый сомнениями, должен был кружиться на одном месте до тех пор, пока совсем не выбивался из сил, после чего под ним проваливался пол, он кувырком летел на самый нижний этаж и был вынужден начинать все сначала. В некоторых помещениях были установлены телефоны, но тому, кто решился бы ими воспользоваться, лишь казалось бы, что он разговаривает с внешним миром, на самом же деле он говорил бы сам с собой, только из другой комнаты.

Мрачная картина лабиринта дополнялась странной, замогильной музыкой, состоящей из монотонного чередования двух звуков в интервале малой секунды, на фоне глухого бормотания на непонятном языке.

Но каково же было изумление Упендры и Коллекционера, когда в самом узком и глухом тупике лабиринта они заметили маленькую скорчившуюся фигурку.

— Чемодаса! — воскликнул Упендра.

Вот уж кого они не ожидали здесь увидеть.

17. Чемодаса встрепенулся и открыл глаза. Увидев свет и родные лица, он не мог найти слов, чтобы выразить благодарность своим спасителям.

— Что же вы? — проговорил он слабым, жалобным голосом. — Я уж только на вас и надеялся! А вы — пропали.

— Не бойся, это — обман зрения, — успокоил его Упендра. — Так бывает после долгого пребывания в темноте. Посмотри внимательно сюда. Кто это сейчас перед тобой, разве не мы?

— Сейчас-то да! А где вы раньше были? Недели две скитаюсь по этому проклятому чемодану! А такое ощущение, как будто все десять лет. Оголодал, обносился. Уже и надежду потерял, думал, не выберусь. Ножницы сломались…