Шрифт:
— Прямо сейчас? — удивился Коллекционер. — Без тебя? И без чая?
Упендра собрал все силы, чтобы не выйти из себя раньше времени, и процедил сквозь зубы:
— Кажется, я еще ни разу тебя ни о чем серьезном не просил, не правда ли? Считая, что это моя первая и последняя просьба. Ты видишь, в каком я состоянии? Не хватает мне только с тобой поссориться!
— Я понял, — сказал Коллекционер. — Только подожди одну минуту, — и выдвинул ящик стола.
Как он и рассчитывал, Чемодаса не смог унести всех денег, потому что самая нижняя в пачке купюра приклеилась ко дну ящика. Коллекционер плеснул не нее немного воды из стакана, дождался, когда клей размокнет, аккуратно отклеил, промокнул салфеткой и положил себе в карман.
После этого он быстро удалился.
7. Едва за ним закрылась дверь, как Упендра издал яростный вопль и, налетев с разбегу на пустой стакан, из всех сил пнул его ногой. Стакан упал, докатился до края стола, упал и взорвался, усыпав пол стеклянными брызгами. Упендра тем временем расправлялся с сахарницей. Чтобы ее опрокинуть, ему пришлось встать на ноги. Разметав сахар по всей скатерти, он что было силы пнул стоявшую на самом краю тарелку с бутербродами и отправил ее вслед за стаканом, после чего подбежал к очешнику, вытащил из него постельное белье и стал его рвать и метать, рыча и подвывая. Произведя еще некоторые, уже не столь значительные разрушения на столе, он быстро спустился на пол и устремился прямо к построенному Чемодасой загону. Перепуганные мыши с жалобным писком сбились в кучу, между тем как он с дикой свирепостью набросился на прочную загородку и в считанные секунды разломал ее на доски и расшвырял их в разныестороны. Напоследок он перевернул коробку из-под берушей, доверху наполненную крупой, и только после этого почувствовал некоторое облегчение.
К приходу Коллекционера он стоял посреди комнаты, скрестив над собой ноги, и с самым мирным и удовлетворенным видом наблюдал за жадно пасущимися мышами. При появлении Коллекционера мыши быстро попрятались, а Упендра философски подумал: «Сколько было затрачено усилий, а они так и остались полудикими, неблагодарными созданиями. Так стоит ли продолжать?»
8. Дмитрий Васильевич держал в руках красивую коробку с голубой лентой.
— Что там, если не секрет? — спросил Упендра.
— Сейчас увидишь.
Он поставил коробку на стол и начал развязывать ленту.
— Я тут немного насорил, — признался Упендра.
— С кем не бывает.
Наконец бант был развязан. Коллекционер достал из кармана белый носовой платок, расстелил его на столе, после чего снял с коробки крышку и начал по одной, двумя пальцами, вынимать и расставлять на столе синие с золотом чашки и блюдца. За ними появились тарелочки для пирожного, большое блюдо, чайник для заварки, сахарница, молочник… Это был настоящий кукольный сервиз на двенадцать персон!
Глазами полными слез, онемев от восторга и благодарности, смотрел на него Упендра.
— Сервиз! — прошептал он, и слезы потекли по его лицу. — Если бы ты знал, сколько лет я мечтал о таком! С самого детства. Сколько раз я намекал маме… Но мне не покупали! [103]
Он разрыдался.
9. — Теперь у нас начнется новая жизнь, — сказал Стяжаев. — Мы будем приглашать к себе гостей, пить с ними чай, слушать музыку. Ты будешь рассказывать свои книги. Хватит нам скитаться по помойкам.
103
Можно предположить, что Упендре покупали другие игрушки, более подобающие мальчику. Что же до посудки, то она, скорее всего, была у его сестер, и он, при желании, мог у них ее брать, или же играть вместе с ними, но, вероятно, хотел иметь собственную, чтобы не зависеть от женских капризов. В то же время сказать об этом прямо он, как мужчина, стыдился. Возможно, на этой почве у него и развилось столь необычное для чемоданного жителя чувство собственности по отношению к вещам. – сост.
— Вот именно! — сказал Упендра и вытер слезы. — Ты знаешь, может, и нехорошо так говорить, но я даже рад, что Чемодаса сам догадался, что ему лучше удалиться. Ведь я все время мучительно думал: ну как ему намекнуть, чтобы он понял, и в то же время не обиделся? Да и не мог я один решать за нас обоих.
— Я и сам от него уставал, просто сказать стеснялся, — признался Коллекционер.
— Ну, если даже ты уставал! А представь, каково было мне оставаться с ним с глазу на глаз с утра до вечера.
— Представляю!
— Иной раз это было просто опасно.
— Не сомневаюсь.
— Кстати, я кажется, знаю, из-за чего он ушел.
— Из-за чего?
— Я думаю, из-за мышей.
— Из-за мышей?!
Дмитрий Васильевич еще не знал, что в комнате завелись мыши.
— Не удивляйся. Он всегда старается казаться невозмутимым, но это только роль, я-то его давно знаю. На самом деле он страшно нерешителен. И вечно у него какие-то страхи, тревоги, сомнения. Пока ты ходил на свалку за посудой, я восстановил в памяти мой с ним последний разговор, и сразу вспомнил, как он переменился в лице, когда узнал, что у нас мыши. Тогда я как-то не придал этому значения, а сейчас не сомневаюсь, что он их просто панически боится. Хотя, конечно, ни за что на свете в этом не признается. Кстати, у меня появилась хорошая идея. Сейчас ведь мы так или иначе идем гулять?
— Разумеется.
— Так вот. Заодно подберем дикого кота, поужаснее. Насколько я слышал, мыши таких котов избегают.
— Так и есть, — подтвердил Коллекционер.
— Прекрасно. Затащим его сюда, мыши уйдут, и тогда Чемодаса сразу вернется, вот увидишь.
— Отлично придумано.
10. Они оделись и, на этот раз без палки и списка, только с одним мешком, спустились во двор.
Был тихий летний вечер. Возле самого подъезда, на теплом после дневной жары асфальте расположилась компания котов. Среди них выделялся один. Сурового вида, одноглазый, с надорванным ухом и крупной плешивой головой, весь покрытый свалявшейся грязно-рыжей шерстью, он выглядел намного старше и опытнее своих товарищей.