— Приезжайте ко мне в гости! Стасик! Я твой должник! Ты приедешь! Ты не обидишь старого Шалву! На своей машине я повезу тебя в горы. Там мы выпьем вина, и я расскажу тебе свою жизнь. — Дядя Шалико всхлипнул и стал возиться с портфелем. — Где ручка? Запиши мой адрес, Стасик! Цц! Приезжай! Дай телеграмму! Я буду встречать!

Ослабев в борьбе с портфелем, он склонился на него кудрявой седой головой и уснул. Стасик и моряк продолжали танец. Наконец и они остановились, утомясь. Моряк подошел к Ваське со Славкой, оглядел их и, кажется, узнал. Но говорить связно он был уже бессилен и реагировал на их появление перед своими глазами так: пучился и кланялся, отступая и прижимая к груди руки, чудом ухитряясь не упасть. При этом ужасно смеялся. Он и Стасика втянул в это дело: тот тоже начал вдруг кланяться Ваське и Славке, как болванчик. Но мысль переборола в нем механические движения: вытянув вперед руки, словно в гипнозе, он двинулся зигзагом по направлению к прокатному пункту и неожиданно, приобретая ускорение, подобно снаряду тяжелого калибра, ринулся в двери. Там, внутри, только что-то состукало. Ребята заглянули — шофер храпел рядом со Славкиным лежаком, так и не достигнув его.

Моряк с криком, плясом и хохотом рулил уже в сторону города. Наверно, он предвидел там еще какие-то развлечения.

Теперь надо было занести в сарайку дядю Шалико. Васька — за длинные ноги в модных штиблетах, Славка — за подмышки, и потащили. Грузин дернулся, выпал из их рук на гальку и сел. Сказал хрипло:

— Где мой друг Стасик? Он мой гость. Сегодня у нас замечательный гость, друзья мои. Сейчас же принесите вино.

Сказал и опять уснул, свалился. Они понесли его в сарай, там уложили на лежак и вышли, стараясь не смотреть друг на друга.

Первым проснулся Стасик. Ни свет ни заря он стал, кряхтя, ползать по сараюшке, где и днем-то было темновато, изучая обстановку и припадая к лицам спящих, чтобы разглядеть их и догадаться наконец, в чем же вчера было дело. Добравшись до дяди Шалико, он сразу все припомнил, воскликнул: «А! Вот!» — и повеселел. Разбуженные его ранней возней, Канаев с Тарабукиным заворчали. Шофер цыкнул на них, разделся и пошел купаться. Вернувшись, сказал грустно:

— Ну, вот и прошел выходной. Хороший мужик, ребята, зря вы на него, по-моему… Ладно, я побежал. Встретимся на базе!..

Потом проснулся грузин. Долго мял лицо, словно хотел удостовериться, на месте или нет нос, щеки и подбородок. Но только встал — и снова обрел былую величественность. Ребята смотрели ему вслед, когда он шел к морю с полотенцем на плече. Царственная его долговязая фигура словно тихо плыла, теряясь на фоне солнечного диска, поднимающегося навстречу человеку.

Дядя Шалико умылся, оделся, с величайшей тщательностью почистив одежду и обувь, опять вынул бритву, показал ее ребятам и сказал:

— Надо идти побриться. И хочется спать. Будешь спать — опоздаешь на работу. Или не успеешь побриться. И то и другое недопустимо. Вечная проблема.

Тогда Васька осмелел и спросил:

— А где вы работаете, дядя Шалико? Вы еще говорили, что объекты какие-то осматриваете… Ну, какие же, интересно?

— Если будешь много знать, Васька, — ответил грузин, — скоро будешь старый. Совсем как я.

— А вы много знаете?

— Э! Сколько себя помню — всегда учусь! И уже видите, до чего доучился? — он ткнул длинным пальцем в тонкую дощатую стенку заброшенного прокатного пункта. — Я кандидат наук!

Славка с Васькой изумленно переглянулись.

В столовой, куда ребята зашли позавтракать, пришлось выстоять большую очередь, и на работу они немножко опоздали. Но никакой беды не случилось: Стасик ждал их, покуривая в кабине; увидав, высунулся и крикнул:

— Поехали со мной, браточки! Я договорился, что вас больше — никуда. Если, конечно, согласны.

Они, конечно, были согласны.

В очереди к складу уже стояло несколько машин, и им пришлось ждать. Славка побежал к кладовщику, чтобы взять из чемодана томик Баратынского. Он соскучился почему-то по этой книжке. За прошедшие два дня он несколько раз ловил себя на мысли, что хочется ее почитать. Когда он пришел к машине, Стасик рассказывал Ваське:

— Интересный мужик этот Шалико. Но — гордый, зараза! Мне аж оскорбиться пришлось, прежде чем он согласился угоститься за мой счет.

— Как это?

— Так. Приглашаю угоститься. Гляжу — подбородок отвесил, цедит, ровно герцог или барон: «Запомните, юноша: Шалва… как его… забыл… никогда в жизни не принимал подачек». И встает. Тут-то я его и подсек. Говорю: «Вы нарушаете закон гостеприимства! Если вы оказались в этом городе, значит, вы — мой гость. Вот приеду к вам и откажусь от угощения — приятно будет, что скажете?» После таких слов он у меня шелковый сделался. Глаза выкатил, весь виноватый такой: поверил, чудак! Ах, шут его возьми! Да для такого человека мне и денег не жалко. Он с меня и слово взял, что я к нему обязательно приеду. Вот махну в отпуск, пожалуй…

— А куда это? — с интересом спросил Славка.

— В Тбилиси!

Потом вопрос задал Васька:

— А что у него… денег нету, что ли?

— Похоже, что ни копья.

— А почему?

— Почему? А у вас почему нету? Были да сплыли, верно? Или вы сюда не загорать да купаться ехали, а специально на овощебазе немножко поработать? Я ему предлагал взаймы, так он так мне сказал: я, дескать, никогда не беру взаймы. Это вредная привычка, и мне удалось ее преодолеть. Во принципы, это я понимаю!