Шрифт:
– Да мало ли чего может наплести подвыпивший работяга!
– Не скажи. Говорит, сопливым пацаном ходил подбирать консервы, которые из кузовов выпадали. Героизм не ахти, но риск был… И потом, Петропавловск до революции захолустьем был, ударных строек не наблюдалось, а тут бац! – триста пятьдесят тысяч город. Нет, в добрые американские намерения я не верю. Нажились на этих войнах и опять наживаются, а нам еще долго икать. Столько народу положили!
– Там еще осталось?
– Там абсолютно все осталось.
– Пошли уберем, еще вестовой припрется… – и, охватив взглядом еще раз море, залитое прожекторами от края и до края, подводники ушли в каюту.
Утро было пасмурным, ветряным и холодным. В «тропичке» стало совсем неуютно. Дальше – больше. В десять ноль-ноль дали построение на баке на траурный митинг, форма одежды номер три, черная фуражка… Ни хрена себе! Народ полгода не одевал брюки и галстук, забыл про пуговицы и рукава, а потому растерянно заметался. Все же врожденные инстинкты северян сработали, и в полдесятого стройные, загорелые и не похожие на себя(стереотип подводника: бледный, бородатый и толстый) уже прогуливались по верхней палубе. Особых шуток и острот по поводу смены формы одежды не было. Витал еще, видно, над головами трагический дух Цусимы. Не до веселья. Хотя без казусов не обошлось?
Все проспал замполит – и Цусиму, и митинг. Как раз перед входом в пролив выколотил с последнего нерадивого офицера злополучный реферат и «притопил», уснул счастливым сном, верный слуга партии.
А инициатива митинга принадлежала командиру СДК. Наш старпом (командир остался в Камрани расти на ЗКД – зам. командира дивизии) на утреннем построении порекомендовал секретарю парторганизации подготовить трех выступающих. Ну, понятно, от офицеров всегда есть человек, который не откажется – это он сам. Коммуниста-матроса тоже можно «построить» и написать ему текст. А вот мичман может и послать.
Секретарь настойчиво забарабанил в дверь каюты зама.
– Какой еще митинг, какая на хрен Цусима?! Я ничего не планировал! Кто это там воду мутит? – слуга партии начал понемногу приходить в себя.
– Командир СДК. Нас перед фактом поставил, велел трех выступающих выделить. Может, вы выступите? – безнадежно спросил секретарь.
– Еще чего! Кого ты назначил выступающими?
– Ну… я выступлю. Остальные отказываются – не готовы.
– Что значит – «не готовы»? Сколько до начала?
– Чуть больше полчаса…
– Предостаточно! Так… кто там у нас скулил о переводе в военную приемку в Комсомольск из БЧ-5?
– Мичман такой-то.
– Вот и направь-ка его ко мне. Ну, а у матросов кто в отпуск первый кандидат?
– Командир отделения электриков, аккумуляторщик,, комсомольский секретарь…
– Во-во, и его тоже, если будет выпендриваться. Моряку поможешь, дашь пару тезисов из своего выступления. Повторение – мать учения. А мичман пусть сам выбирается. Смог же дорогу в «приемку» найти!
Митинг начался вовремя. На правом борту выстроился экипаж подводников, на левом – свободная от вахты команда СДК. Примерно поровну, но сразу бросалось в глаза, что у подводников преобладали офицеры, а у надводников – матросы. Командование и выступающие сосредоточились перед ходовой рубкой, а внизу перед башней сбилась кучка гражданского персонала и даже две женщины (та, что помоложе – уже безнадежно беременна) – возвращенцы из Камрани.
Первым выступал командир СДК, капитан второго ранга. Говорил, в основном, о воинском долге, который с лихвой выполнила вторая эскадра, и выражал уверенность, что мы – нынешнее поколение моряков – выполним свой. Говорил толково, с чувством, но аплодисментов не последовало – не к месту они здесь.
Затем слово взял их старпом, который переводил абстрактный долг в более конкретные задачи. Даже упрекнул расчет носовой башни за плохо покрашенный бак «перед входом в историческое место». Но и это было не смешно.
Ветер с налета пытался сорвать непривычные и неудобные фуражки, солеными брызгами то и дело обдавала волна, и в смысл произносимого на баке никто особенно не вникал. В мозгу все настойчивее и требовательнее звучало:
…Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы Русского Флага…
В носоглотке что-то непривычно першило. Наверно, это пыталась пробить себе дорогу скупая мужская слеза…
Из всех выступлений запомнился только крупный прокол мичмана: «…и вот, бездарное царское командование погнало советских моряков на убой к Цусиме, которыми командовали безграмотные реакционные офицеры…»
«Гаденыш, – мелькнуло в голове, – хрен с ними, с „советскими“, но ведь не упустил, змееныш, укусить, пусть не советских, но офицеров…»