Самолёт, на котором я должна лететь в Москву, стоял среди лётнего поля, не трогаясь с места. Мы, пассажиры, кое-как удерживали глаза от слипания: рейс - предрассветный. Я специально выбрала именно его, чтобы поспеть в Москву к открытию нужного мне учреждения, и в тот же день вернуться ночным рейсом обратно. Но время шло, а самолёт стоял.

–  Уважаемые пассажиры, - проворковала наконец в динамике стюардесса, - просим извинения, но наш вылет задерживается на час по метеоусловиям Москвы.

–  Кой чёрт Москвы?
– взорвался сидевший впереди меня мужчина.
– Я вчера оттуда прилетел, там - ни облачка!

Стюардесса, естественно, не слышала его реплику и потому не вступила в дискуссию. Зато в салоне тут же завязался оживленный спор о том, как непредсказуемы прогнозы метеорологов, сводки, как правило, составлены шиворот-навыворот.

–  Да ладно вам - метеосводки, - заявил кто-то гулким басом, - лётчики пьяные, потому и не летим. Экипаж новый ищут.

Мы недоверчиво приняли эту версию - уж очень высок прежний авторитет «Аэрофлота», который хоть и развалился на множество авиакомпаний, а в памяти у всех до сих пор жив рекламный призыв: «Летайте самолётами «Аэрофлота»! Это выгодно и надёжно!» Но сон - коварная вещь, спорщики вскоре поутихли, салон засопел, засвистел и запохрапывал.

Я не принимала участия в споре, периодически открывала глаза, видела бетон взлётной полосы, зелёное поле за ней, и вновь засыпала. Через час появился экипаж, и я пришла к мнению, что не так уж басовитый пассажир не прав, говоря о пьяных лётчиках.

Стюардесса тут же попросила пристегнуться ремнями, что пассажиры сделали с большой радостью. Но рано мы обрадовались. По самолёту забегали лётчики, стюардессы. Засвистел противно и тонко какой-то сигнал. Сколько он свистел, и сколько времени была беготня, я не знаю - проспала. И другие, наверное, тоже. Потому, когда нас попросили покинуть самолёт, мы, осоловелые от сна, наивно полагали, что прилетели в Москву. И лишь оказавшись на знакомом поле, заспанная толпа возроптала: «Что случилось? Почему вернулись обратно?» В ответ на заполошные крики мы получили вежливый и равнодушный ответ - самолёт неисправен, и, быстренько усадив в аэродромный автобус, нас тут же спровадили к вокзалу.

И вот вам ситуэйшен: жара (время-то летнее, за полдень), мы - голодные, почти помирающие от жажды, а главное - всем бы до мест общественного пользования добраться. Но строгая дежурная в будке у ворот преградила нам путь:

–  Нельзя тут выходить! Идите в сектор посадки!

Сектор посадки оказался закрыт надёжно на замок, и просочиться через него в здание вокзала мы тоже не могли. Пассажиры заметались вприпрыжку возле всяких дверей и ворот: мы ж не дети, которых родители усадили в кустиках. И всё ж нашли лазейку в заборе из сетки-рабицы рядом с воротами, до которой сторожихе не было дела, ведь её объект - ворота, и ринулись к лазейке, где тут же установилась очередь: это вам не ворота, пролазить надо с величайшей осторожностью, если вы не хотите оставить на проволоке ошмётки одежды, а переодеться - негде.

Я тоже пристроилась к очереди, чтобы сбежать с лётного поля. И сбежала, сходила, куда надо, беспрепятственно, и вернулась благополучно в самом распрекрасном настроении, потому что успела купить ещё и пару пирожков. И тут же убедилась, что есть, оказывается, люди более невезучие, чем я.

Едва я прошмыгнула в пекло лётнего поля - от раскалённого асфальта жарища там стояла адова, а жалкая пара облысевших от зноя пирамидальных тополей не давала никакой тени, как сзади послышался начальственный бас:

–  Гражданка! Минутку!

Я подскочила на месте от басовитого рёва и мысли, что вляпалась опять в историю.

А милиционеры, знаю уж по опыту прежних историй - большие зануды то ли от служебного рвения, то ли от безделья. Но относился окрик не ко мне, а к толстой тётке-челночнице, застрявшей со своими сумищами в самой дыре. Вернее, одна сумка была на территории поля, а другая - вне. Сама же тётка врастопырку торчала в лазейке, ногами тоже на территории и вне. Картинка, конечно, юморная, но тётке, пожалуй, было совсем не до смеха: она пыталась протиснуться - тыр-пыр - но ничего не получалось. Да ещё милиционер пристал.

–  Гражданочка, вы куда?
– пробасил он.
– Сюда нельзя, - у меня тут же в ушах зазвенела смешная песенка перестроечного времени: «Сюда нельзя, туда нельзя…»

А тётку подпирали сзади: всем теперь не терпелось попасть обратно на лётное поле.

–  Не видишь что ли?
– огрызнулась челночница.
– На самолёт опаздываю.

Милиционер обалдело разинул рот, потом заорал:

–  Какой самолёт, какой самолёт? Вы куда прёте, гражданка, здесь вам не посадочная площадка!
– он побагровел от злости.

–  Ну, тогда веди нас туда!
– удалось тётке протиснуться в дыру, и она теперь вытаскивала на свою сторону вторую сумку.
– Чего нас бросили здесь? Ни самолёта, ни тени, ни сортира, прости Господи, мою душу!
– завопила тётка базарным голосом на опешившего милиционера, теребя свою преогромнейшую сумку из дыры, и до того разошлась, что покрыла его цветистым изречением на русском матерном языке, видимо, была «полиглотом», и знала этот язык в совершенстве.

–  Документы, гражданка!
– пришёл в себя милиционер и приступил к должностным обязанностям.
– На поле посторонним быть не положено!