Шрифт:
— Айн момент! — объявил он, заглянув вовнутрь необъятной печи.
— Куда же ты теперь? К себе? — спросила Надя.
— Не-а, дудки! Здесь останусь.
— На пекарне?
— Не-а, в город подамся, работенку присмотрел.
— Полторы тысячи рубчиков получать будет! — с доброй завистью сказал Мансур. — Эво сколько!
— А как же невеста твоя? — Надя вспомнила, что Мишаню забрали прямо со свадьбы.
— Невеста не будет без места! — засмеялся Мансур. — Она уже две недели в городе околачивается.
— Приехала? Ждет?
— Приехала! — смущенно и радостно сказал Мишаня.
Надя закусила нижнюю губу, потому что в носу защипало, верный признак мокрых глаз. «Пойти на улицу Ночке уздечку снять, пусть травы пощиплет».
— Вот ведь как мудро устроено наше государство! — услышала Надя и остановилась.
— За миску баланды — тебе уголек. За палочку-трудодень — хлебушек, мяско, молочко. В шахтах — зеки, на повалах — зеки. В колхозах — крепостные.
— Почему ж крепостные? — спросила Надя и даже вернулась от дверей.
— Потому по самому! Паспортов-то нет — и сиди себе, не чирикай! Копайся в навозе.
— Как это нет? — удивилась она. — А если кто учиться захочет, в город?
— Дашь на лапочку, получишь справочку. Председателю, — уточнил Мансур.
— Не больно-то! Не всегда! — возразил Мишаня. — Собрание проголосует «против» — и хана тебе, ройся в навозе дальше. Не отпустят, и справки не получишь. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек!
— Так-то, милашка! Жила, небось, в своей Малаховке и радовалась: «цены значительно снижены», а что крепостные и зеки на вас горбят и знать не знала?
Надя молча направилась к двери.
«Как же я жила? Ничего этого не знала! А другие знали? Мама, папа, Дина Васильевна? Молчали или не знали? А я как попрыгунья-стрекоза! Недаром я всегда жалела стрекозу и ругала жадного кулака Муравья. Стрекоза — это я! Лето красное пропела. И, не попади сюда, прожила бы, как другие, жизнь и знать бы ничего не знала. Как тогда ЧОС на пересылке спросил: Политически подкована? А то живо обработают». Не подкована я, не подкована, против правды нет подков!»
АНТОНИНА КОЗА
Однажды Мымра, дежурившая в ночь, зашла проверить хлеборезку, да и застряла до полуночи. Чай пить отказалась. Побоялась. А когда вышла наружу, сказала Наде:
— Лучше уж на общие идти, там хоть поболеть можно, а вы как механизмы, спину не разгибаете.
Валя тоже выскочила послушать, о чем говорят.
— Я попробую попросить Корнеева, может, он тебя в КВЧ культоргом взять разрешит.
— Что вы! Что вы! Спасибо большое, — живо запротестовала Надя.
Культоргов при КВЧ должно быть по штату двое. В лагере это самая блатная работа. Одним из культоргов была Нина-аккордеонистка, другая штатная единица оставалась свободной, но начальство не спешило занять ее работягами. Работа — «не бей лежачего», для бездельников, ходить по баракам, почитывать неграмотным «политикашкам» газету или журнал «Огонек», просвещать неучей. Кое-когда написать им письмо домой или «помилование»… «Но, тогда прощай «берлога»! Жить придется в бараке, с лагерными придурками, а главное, Клондайк не зайдет. Хотя зря волнуюсь! Никто не разрешит уголовнице среди «политических врагов» жить. Режим не тот».
Однако глупая Мымра все же сунулась с просьбой.
Начальник ЧОС сразу поднялся на дыбы:
— Ей тут и быть не положено! С каким трудом ей пропуск, пробил! Кто хлеб возить будет? Из своей зарплаты возчика возьмешь? На всякий случай нажаловался на Мымру оперу.
— Нет! Ни в коем разе! — отрезал Горохов. — Она что, не знает, где работает? Иль от безделья голову потеряла? Объясним на партсобрании! Вон одних инструкций и приказов по Речлагу каждый день мне присылают!
Огорченная Мымра, печально опустив глаза с бесцветными ресницами, поведала Наде о своем поражении.
Надя тоже опустила глаза, стараясь скрыть радость.
— Вы бы, гражданка начальница, кого-нибудь из инвалидок нам попросили! Все равно по зоне ползают, носилки с мусором из стороны в сторону таскают, — вмешалась Валя.
— Попробую, — неуверенно пообещала Мымра. — У нас теперь новые сложности. Начальство новое прислали.
— А старых-то куда?
— Дополнительно! Режим ведь усиливается…
— Старых мало, конечно, — съехидничала Валя и подмигнула Наде. — Что ж, теперь в кандалах ходить будем?