Шрифт:
Я протянул руку и взял деньги. И сунул в карман.
– Спасибо, сэр.
– Не стоит благодарности, - сказал он и помахал рукой на прощанье. - Еще увидимся.
4
Я медленно прошел через прихожую - Нэнси нигде не было видно, ее не оказалось и на веранде, а я-то надеялся, что она меня там ждет. Она ведь сказала - да, попозже увидимся, нам надо о многом поговорить, и я, конечно, решил, что это значит - попозже сегодня же вечером. А может, она совсем этого не думала. Может, она думала - как-нибудь в другой раз. Или, может, она меня ждала, а потом ей надоело. Я ведь и правда очень засиделся у ее отца.
В безоблачном небе взошла луна, в тиши - ни ветерка. Исполинские дубы стояли недвижно, как изваяния, летнюю ночь пронизывали сверкающие нити лунного света. Я спустился с крыльца и замер, будто очутился в каком-то заколдованном круге. Эти великаны - дубы, словно призрачные угрюмые стражи, и все насквозь пронизавший лунный свет, и необъятная тишина, полная затаенным ожиданием чего-то, и слабый, какой-то потусторонний аромат, незримой пеленой стелющийся над податливой чернотой под ногами, - да разве это мой знакомый, привычный мир, моя Земля?
А потом колдовство рассеялось, сверканье померкло - меня вновь окружал тот прежний мир, который я знал с детства.
В летней ночи меня пробирала дрожь. Быть может, то был холод разочарования оттого, что меня выгнали из волшебной страны, от сознания: она существует, эта страна, но у меня нет надежды там остаться. Я ощутил под ногами асфальт дорожки и ясно видел теперь, что тенистые дубы - все - таки просто дубы, а никакие не изваяния.
Я встряхнулся, точно пес, вылезший из воды, окончательно овладел собой и зашагал по дорожке. Вот и моя машина; я обошел ее, нашарил в кармане ключи и распахнул дверцу.
Только усаживаясь за баранку, я увидел, что рядом сидит Нэнси.
– Я думала, ты уже никогда не придешь, - сказала она. - О чем это вы с отцом так долго рассуждали?
– Да так, о разном. Все пустяки, ничего интересного.
– Ты часто у него бываешь?
– Нет, не очень.
Почему-то мне не хотелось объяснять ей, что до этого вечера я ни разу с Шервудом и двух слов не сказал.
В темноте я на ощупь вставил ключ.
– Прокатимся? - предложил я. - Может, заедем куда-нибудь, выпьем по стаканчику?
– Нет, не стоит. Лучше просто посидим и поговорим.
Я откинулся на спинку сиденья.
– Славный вечер, - сказала Нэнси. - Тихо, спокойно. По-настоящему тихое место теперь такая редкость.
– Тут у вас есть совсем заколдованное местечко, - сказал я. - Как раз перед крыльцом. Я нечаянно ступил на него, да только колдовство быстро пропало. Все заливает луна, и так странно пахнет…
– Это те цветы…
– Какие?
– На клумбе, что у поворота дорожки. Она вся засажена чудесными цветами, их еще давно отыскал где-то в лесу твой отец.
– Значит, и у вас они растут, - сказал я. - Наверно, в Милвиле в каждом саду есть такая клумба.
– Твой отец был необыкновенно славный, я таких людей больше не встречала. Когда я была маленькая, он всегда мне дарил цветы. Бывало, иду мимо, а он непременно сорвет хоть один цветок и даст мне.
Да, правда, отец был, что называется, очень славный. Славный и сильный, и при этим странный и, однако, несмотря на свою силу и на все свои странности, удивительно мягкий. Цветы, плодовые деревья и все, что растет на земле, он знал, как свои пять пальцев. Помню, кусты томатов у него поднимались высокие, крепкие, листья у них были какого-то особенно густого темно-зеленого света, и по весне весь Милвил приходил к нему за рассадой.
И вот однажды отец понес вдове Хиклин томатную и капустную рассаду и корзину многолетних растений - и возвратился с какими-то странными лиловыми цветами: он наткнулся на них по дороге, в Темной Лощине, осторожно выкопал с полдюжины, заботливо окутал корни куском холстины и принес домой.
Никогда еще отец не видывал таких цветов; оказалось, и никто другой их прежде не видел. Отец высадил их на отдельную клумбу, ходил за ними, как за малыми детьми, и цветы благодарно отозвались на добрую заботу. И теперь едва ли найдешь в Милвиле клумбу, где не росло бы хоть несколько лиловых цветов - цветов, открытых моим отцом.
– Странные они, эти его цветы, - сказала Нэнси. - А удалось ему определить, к какому виду они относятся?
– Нет, - сказал я, - так и не удалось.
– Надо было послать образчик в какой-нибудь университет хотя бы. Кто-нибудь объяснил бы ему, что же это такое.
– Да он сколько раз об этом заговаривал. Но так и не собрался. Всегда работы по горло. Ни минуты передышки. С этими теплицами вечно крутишься, как белка в колесе.
– Ты сильно не любил теплицы, Брэд?
– Не то чтобы уж очень не любил. Я с детства к ним привык, умел кое-как управляться. Но у отца был особый дар, сноровка, а у меня - нет. Вся эта зелень у меня просто не желала расти.