Злой, как черт, Яшка подошел к братьям:

– Что за шухер здесь? Откуда менты?

– А мы знаем? – На лицах Мелкобесовых читалась искренняя обалделость. – Мы приехали – они уже тут. И Петька с ними.

– Петька? Осадчий? – Яшка подозрительно взглянул на меня. Я, как могла, изобразила предельное изумление. – Н-ну… И что?

– Вроде повязали этих гавриков. Там квартиру уже группа шмонает. Нас в понятые хотели брать…

Из подъезда вышел Осадчий. Осмотрев нашу компанию, он даже не счел нужным разыгрывать удивление и лишь поинтересовался:

– Бутерброда ни у кого нет? С утра не жравши.

– Ты мне объяснишь, в чем дело, или нет? – возмущенно спросил Бес. – Это мои разборки! Вы откуда нарисовались?

– Умерь аппетиты, дорогой, – заявил Петька. – Его разборки это, видите ли… Да Петровка эту парочку с осени пасет. Хек и Серый, из ореховской кодлы. До того, как к Борику прилепились, пенсионерок грабили. Больше на иконах специализировались, там вся квартира игрушками церковными забита. И героин тоже нашли. Теперь хоть будет за что сажать.

– Допрашивали уже? – профессионально поинтересовался Яшка. – Колются?

– Чего тут колоться? – рассмеялся Осадчий. – Все наверху плавает! Хранение наркотиков, спекуляция произведениями искусства… Что тебе еще нужно?

Я посмотрела на Яшку, ожидая от него подробного рассказа о событиях прошедших дней. Но Бес изобразил на лице невинность, пожелал родным следственным органам удачи и махнул рукой братьям – отваливаем. Для меня это было полнейшей неожиданностью, но открывать рот я не стала и, отложив объяснения с Бесом на потом, полезла в джип. В этот момент из подъезда вывели задержанных. Я изо всех сил вытянула шею, но за фигурами милиционеров ничего нельзя было разглядеть. Я успела заметить лишь кожаную куртку и черную бандану одного из «спецов по антиквариату». В голове мелькнуло смутное воспоминание. Где-то я видела это… Совсем недавно… Напрягая память, я вспомнила, как назвал задержанных Осадчий. Хек и Серый. Серый… Серый из Пушкина… Да от кого же я слышала это имя?

Поразмыслить над новой информацией не удалось: от подъезда меня окликнул Осадчий:

– Нинон! Можно тебя на минутку, коль ты здесь?

– Чего ему надо? – Яшка, который уже сидел за рулем, сердито повернулся ко мне: – Предупреждаю: сболтнешь чего ментам – придушу.

– Совсем одурел? – огрызнулась я.

Меня с жаром поддержала Катька:

– Привяжи язык, балда! Тут дела амурные! Он ее обратно хочет, не понял еще?

Яшка покрутил пальцем у виска, но зажигание все же выключил.

– Иди. Мы тебя подождем.

Всем своим видом Осадчий давал понять: сделать из него идиота не удастся. Серые, холодные, как две льдинки, глаза мерили меня подозрительным взглядом.

– Ты зачем звонила?

– Как зачем? Не видишь – жуликов поймали…

– Ты откуда знала? Почему тут Бесы крутятся? Зачем вы с Яшкой прилетели? Ты сказала: «Приезжайте на Гурьянова, восемь, там сейчас палить начнут». Кто палить собирался? Бесы? Зачем?

Я собралась с духом и пустилась, используя Яшкино выражение, «в глухую несознанку»:

– Петька, ну откуда я знаю? Случайно услышала, как Бес по телефону говорит… Испугалась, что его застрелят.

– А вы с Катькой зачем явились?

– Да говорю же тебе – испугались… Мама-шеф послала… Какие вы молодцы, что так вовремя приехали! В кои-то веки оперативность проявили!

Петьку моя чрезмерная восторженность не успокоила.

– Что-то ты, мать, темнишь… Смотри, все равно разберемся.

– Да разбирайся! – вышла я из себя. – Тебе за то и деньги платят! Допрос окончен, гражданин начальник? Могу идти или еще вопросы есть? Может, в КПЗ заберешь?

– Нинон, ты что? – после паузы тихо сказал Осадчий. – Что ты, девочка? Что с тобой?

Он приблизился вплотную, взял меня за руку. Я видела тающий снег на его темных волосах. Капля воды сбежала по виску Петьки – он не заметил этого.

– Нинка, я приду сегодня? На два слова…

– Я в тот раз плохо объяснила? (Дура, дура, ну зачем…) Осадчий, прости, меня ребята ждут.

Светлые глаза Осадчего приобрели морозный оттенок. Он выпустил мою руку, отвернулся, сделал шаг назад. Я, высоко подняв голову, прошествовала к «букашке». Вскоре джип полз по заснеженной дороге в Москву. Я сидела, отвернувшись к окну. Катька сочувствующе поглаживала мою руку.

– Нинк, может, зря ты так? – улучив момент, шепнула она. – Жалко мужика… Вон – первым делом про бутерброд спросил.

– Пусть кухарку наймет, – огрызнулась я. Делать этого не следовало: две большущих слезы предательски выкатились из глаз. Сидящие рядом Бесы деликатно изображали полную незаинтересованность. Катька сунула мне платок, протяжно вздохнула и умолкла до самой Москвы.

Дома, на кухне Мамы-шефа, Беса прорвало:

– Да откуда, распроети их мать, они взялись?! Вчера, когда черных били, где они болтались? В кои-то веки менты понадобились, так хоть бы один нарисовался! А тут – здрасьте, пожалуйста, явились! Какая только сука их навела?!