Погода разошлась вовсю. Сквозь метель едва просвечивали вереницы фонарей вдоль дороги, снежные комья били по лобовому стеклу, встречные машины неожиданно выскакивали из пурги в полуметре от нас. Барс был спокоен и все внимание, казалось, сосредоточил на тяжелой дороге. Один раз он вполголоса выругался, но лишь потому, что из правого ряда нас подрезал «Москвич». Я сидела как на иголках, изредка косилась на барсовский орлиный профиль и всеми силами давила в себе страх. Последний появился из-за попытки взглянуть на происходящее со стороны: я, Нина Лапкина, налоговый инспектор, еду в неизвестном направлении, с неясной целью, в дурном обществе и по отвратительной дороге… А самое главное – никто об этом не знает. В этот раз я даже не оставила записку на двери. И случись что – где искать мои бренные останки? Я снова посмотрела на Барсадзе. Он по-прежнему выглядел гранитным монументом, но кто знает, куда денется это княжеское спокойствие при виде Тони, «щенка» и «паршивца», по вине которого, собственно, все и случилось? Все-таки Барс – это Барс… и не зря же его так все боятся. Мне только не хватало быть свидетельницей убийства. Барсадзе – не Яшка, на нем не повиснешь… Требовалось срочно прояснить обстановку. Мысленно я сосчитала до десяти, затем глубоко вздохнула и спросила:

– Георгий Зурабович… Вы его убьете?

Барсадзе коротко взглянул на меня. С минуту честно подумал (я за это время успела вспотеть). Затем с явным сожалением сказал:

– Нет. Ванда бы не хотела…

Слова Барса немного успокоили меня. Убедив себя в том, что на предполагаемое место преступления умные люди не берут с собой молодых женщин (Барсадзе, несомненно, был умен), я облегченно вздохнула и выглянула в окно. Снег валил, как пух из вспоротой перины, но я все же исхитрилась разглядеть в белом крошеве неоновую рекламу кока-колы и мартини, очертания многоголовой церквушки и освещенную афишу театра с огромными буквами: «Мастер и Маргарита». Так. Таганка.

Барсадзе свернул с улицы в темную подворотню. Немного поплутал по дворам, высветил фарами штабеля помойки, гаражи, детскую площадку, завернул за угол и остановился перед черным подъездом. Вышел первым и открыл для меня дверцу. Я выбралась из «БМВ», отворачиваясь от бьющего в глаза снега.

К Барсадзе, отделившись от тени подъезда, подошел человек в кожаной куртке. Я узнала его – это был мальчишка-шофер, два раза возивший меня. Он вполголоса заговорил было по-грузински, но Барс, остановив его коротким жестом, указал в мою сторону. Парень удивленно посмотрел на меня, пожал плечами и продолжил по-русски:

– Никуда не выходит. К нему тоже никто не приходил. Хозяйка уходила утром на три часа, потом вернулась. Сейчас ее тоже нет, вышла с сумкой. Наверное, в магазине.

Барсадзе кивнул, быстро зашагал к дому. Я побежала следом. «Хозяйка?..» – мелькнуло в голове. Но обдумывать услышанное было некогда: высокая фигура уже скрылась в подъезде.

На площадке второго этажа Барс нажал на звонок. Отчетливо слышались дребезжащие звуки в недрах квартиры. Затем – тишина. Минута. Другая. Осторожные шаги.

– Кто там? – спросил испуганный голос. Я узнала Тони и отчаянно посмотрела на Барса. Тот, в свою очередь, чуть слышно сказал:

– Ответьте вы…

Вот это да!.. Несколько секунд я палила Барса взглядом, готовая убить этого бандита, подставившего меня в последний момент. Но нужно было что-то делать, и я, приблизившись к двери, официальным голосом сказала первое, пришедшее на ум:

– Немедленно откройте, налоговая инспекция!

– О, чеми деда [4] … – тихо ужаснулся Барс. Но произошло удивительное: дверь приотворилась. Правда, цепочка осталась неснятой, но остановить Барсадзе это уже не могло. Он лишь слегка, без видимого усилия, нажал плечом, – и цепочка лопнула.

В квартире не горел свет. Темная фигура метнулась из коридора – прочь от нас. Барс полетел следом, из комнаты послышался грохот, крик Тони: «Но! Пор фавор, но!» Я кинулась было туда, но за спиной у меня хлопнула дверь. Я повернулась. Передо мной, в своем черном длинном пальто, с сумкой в руках стояла Стелла Суарес.

– Ты?.. – изумленно спросила она.

– Вы?! – в свою очередь ахнула я. Стелла, не ответив, резко отвернулась от меня и помчалась в комнату, откуда доносилось яростное рычание и истошные крики.

Барсадзе стоял к нам спиной, и его действий я не видела. Стелла не стала дожидаться прояснения картины и с воплем: «Ихо де пута!» – ударила Барса по голове своей сумкой. Судя по звуку, в ней были консервы. Моя догадка тут же подтвердилась: по полу с грохотом покатились банки.

– Вах! – удивленно сказал Барсадзе. Повернулся, осторожно взял из рук Суарес сумку, положил ее на стол и отошел к стене. Я сделала единственное разумное в данной ситуации – зажгла свет. Лампа под красным абажуром осветила небольшую комнату с ковром на одной стене и репродукцией Веласкеса – на другой, вытертым паркетом, дряхлой мебелью и развесистым фикусом в углу. На подоконнике лежало несколько книг, стояла полная окурков пепельница, туфли на высоком каблуке и бутылка какого-то вина. У окна, вжавшись спиной в батарею, сидел Тони. По его лицу, искаженному страхом, бежала кровь.

Я кинулась к Барсадзе:

– Георгий Зурабович, вы как?

– Спасибо, ничего, – вежливо сказал Барс, ощупывая потенциальную шишку. Взглянув на Стеллу, он поднял ладони вверх, давая понять, что Моралесу больше ничего не грозит. Но Суарес уже стояла у окна, загораживая собой Тони, и бешено кричала в лицо Барса:

– Скотина! Скотина! Скотина! Не смей прикасаться к нему! Я тебя убью!

Ее перекошенное лицо с оскаленными зубами и выкаченными глазами напоминало маску из фильма ужасов. Черные волосы, выбившись из узла, упали на плечи, скрючившиеся пальцы напоминали когти.