Въ начал романа г-жи Вербицкой, Ольг Девичъ уже двадцать пять лтъ: слава Богу, не подростокъ, стало быть! Въ прошломъ y нея остались не только событія, но даже подвиги: разрывъ съ богатою и титулованною роднею ради самостоятельной, трудовой жизни, поздка сестрою милосердія на русско-турецкую войну въ грозный фратешскій госпиталь и т. п. Зарабатывая сто тридцать рублей въ мсяцъ, она сама живетъ на тридцать, a остальные сто отдаетъ на нужды учащихся бдняковъ. Она красавица изъ красавицъ. Она — исключительный вокальный талантъ, но не желаетъ пользоваться своими богатйшими голосовыми данными; потому что служить искусству — непозволительный эгоизмъ, надо жить для людей: Ольга стремится стать женщиною-врачемъ и готовится (не въ укоръ ей будь сказано, ужасно долго для такой способной натуры!) поступить на медицинскіе курсы. Въ ней видятъ «силу», ее обожаетъ молодежь, ей поголовно завидуютъ женщины; ее стремятся завербовать въ свои ряды самые крайніе люди прогрессивной партіи. Словомъ, особа весьма достопримчательная и столь разнообразно со всхъ сторонъ искомая, что, покуда г-жа Вербицкая не показываетъ Ольгу въ слов и дйствіи; a только разсказываетъ о ней, познакомиться съ этою «царь-двицею» весьма любопытно. Но когда Ольга въ роман сама налицо, интересъ и ореолъ необыкновенной женщины быстро таютъ, и только близорукій не разглядитъ, какъ изъ-за классическихъ драпировокъ, набросанныхъ авторомъ на Ольгу, сквозитъ красивенькая, хрупкая фигурка капризной, сластолюбивой мужевладлицы, Нины Безпаловой.

Ходили въ обществ слухи, будто «Исторія одной жизни» — художественная біографія одной, очень замтной дятельницы восьмидесятыхъ годовъ. Я этому не врю, прежде всего потому, что между характеромъ Ольги Девичъ и характеромъ предполагаемаго оригинала нтъ ршительно никакого сходства. Что же касается нкотораго подобія во вншнихъ событіяхъ, то сильныя и острыя семейныя исторіи, съ разрывами, самопожертвованіями, одиночествомъ, тяжелымъ трудомъ, голодовкою, переживали въ то время сотни передовыхъ двушекъ. Вс шли къ свту науки и дятельности по одной тернистой троп, и г-жа Вербицкая описала въ своемъ роман отнюдь не исключительныя какія-либо тернія, но историческій шаблонъ терній, испытанный огромнымъ большинствомъ тогдашней женской молодежи. Я совсмъ не упомянулъ бы объ этомъ слух, если бы могъ отнестись къ героин г-жи Вербицкой съ большею симпатіей, потому что лицо, съ котораго она якобы написана, смолоду привыкъ цнить высоко, уважать глубоко. Но Ольга Девичъ, по моему искреннйшему убжденію, подобныхъ чувствъ человку, трезво размышляющему, внушить не можетъ и не должна, о чемъ и послдуютъ пункты. А, въ ожиданіи пунктовъ, настойчиво подчеркивая то предупрежденіе, что все, сказанное мною объ Ольг Девичъ, будетъ относиться только къ героин романа г-жи Вербицкой, и ни однимъ словомъ къ какому-либо дйствительному лицу, мнимый портретъ котораго она будто бы представляетъ.

«Исторію одной жизни» г-жа Вербицкая могла бы съ полнымъ правомъ назвать «Притчею о неразсудительной двиц, полагавшей, что дло не медвдъ, въ лсъ не уйдетъ». Имя двадцать пять лтъ на плечахъ, не малую житейскую опытность, серьезныя, идейныя знакомства, перспективу долгихъ научныхъ занятій и затмъ полезной общественной дятельности, Ольга, въ одинъ прекрасный день, спохватилась и воскликнула:

— A любовь? Когда же я успю любить и быть любимой?

И, попросивъ вс дла свои не уходить медвдями въ лсъ, опредлила себ предварительно пройти полный курсъ амурныхъ времяпрепровожденій, a затмъ, когда потребность въ личномъ счасть будетъ совершенно удовлетворена, перейти къ устройству благополучія общественнаго, черезъ поступленіе на медицинскіе курсы. Нкто Семеновъ (мрачная энергическая фигура, кажется, и впрямь списанная, если не съ дйствительнаго лица, то съ легенды о дйствительномъ лиц) основательно пророчитъ Ольг, что, — покуда, молъ, вы отлюбите, пожалуй, и курсовъ-то для васъ уже не станетъ. Но Ольга упрямо стоитъ на своемъ: сперва полюблю въ полное свое удовольствіе, потомъ поучусь, и выйдетъ y меня всякому овощу свое время.

Нина Ставлина познакомилась съ репетиторомъ Романомъ Безпаловымъ, плнилась его кудрями:

— Ахъ, какой мужчина!

Затмъ бжала съ нимъ подъ снь струй и, вступивъ въ бракъ, принялась вертть благопріобртеннымъ кудрявымъ имуществомъ по своей прихоти и усмотрнію, что было очень скверно, вредно и какъ авторомъ, такъ и всми благомыслящими людьми справедливо осуждается.

Ольга Девичъ встртила бдняка-офицера Чарницкаго, влюбиласъ въ его цыганскій профиль:

— Ахъ, какой мужчина!

Мужчина оказался, дйствительно, недурнымъ, и не только со стороны цыганскаго профиля. Вотъ очень характерная послдовательностъ ихъ любовныхъ отношеній.

Чарницкій не любилъ Ольгу, когда на нее нашло вожделніе, чтобы онъ ее любилъ. Ольга сама назойливо объясняется ему въ любви, навязывается ему въ полномъ смысл этого слова. Чарницкій, съ самымъ настойчивымъ благоразуміемъ, указываетъ предпріимчивой двиц, что они во всхъ отношеніяхъ не пара. И Ольга тоже отлично сознаетъ правоту его. При всемъ томъ, — нтъ, хочу, чтобы любилъ, — и люби! Влюбиться въ красавицу, которая упорно вшается вамъ на шею, совсмъ не долго и не трудно, но Чарницкій, и потерявъ голову отъ влюбленности въ Ольгу, остается честнымъ человкомъ; объ понимаетъ весь бредъ связи, въ которую тянетъ его дикая двушка, и употребляетъ вс усилія, чтобы отстранить соблазнъ страсти, въ серьезность которой онъ не вритъ, a легко воспользоваться ею не хочетъ. Чтобы отвадить отъ себя Ольгу, онъ предлагаетъ ей испытаніе, очень тяжелое, компрометтирующее: придти къ нему во время его попойки съ товарищами. Ольга и на то согласна. Хорошо еще, что Чарницкій хотя и не ожидалъ отъ своей поклонницы столь геройской покорности, все-таки, сохранилъ въ душ нкоторое сомнніе: чмъ, дескать, чортъ не шутитъ? Отъ нея станется, вдругъ, возьметъ, да и придетъ? Потому что Ольга, дйствительно, пришла, и Чарницкій едва усплъ перехватить ее на лстниц меблированныхъ комнатъ, чтобы скрыть отъ пьяной компаніи. Когда же кто-то изъ товарищей, все-таки, замтилъ Ольгу, Чарницкій, до тхъ поръ выше всего на свт цнившій свою холостую свободу, торжественно объявилъ гостью своею невстою. Казалось бы, — «что и требовалось доказать».

Не тутъ-то было.

— Возьмите меня, какъ вашу вещь… но никакихъ условій, никакихъ цпей… Замужъ за васъ я не выйду никогда… Я не могу измнить себ… Ахъ, это потомъ, потомъ… У васъ свои цли, y меня свои. Зачмъ намъ загораживать будущее другъ другу?

Когда Ольга отдалась Чарницкому, онъ умоляетъ ее выйти за него замужъ. Нтъ.

Когда о связи ихъ дозналось общество, — по бравадамъ самой же Ольги, — Ольга компрометтирована, Ольга лишается уроковъ и осуждена на нищету, — Чарницкій умоляетъ ее выйти за него замужъ. Нтъ.

Ольга беременна. Чарницкій умоляетъ Ольгу обвнчаться хоть ради будущаго ребенка. Нтъ.

Живутъ вмст, гонимые общественнымъ гнвомъ, безъ занятій, безъ средствъ, бднютъ, нищаютъ, голодаютъ, здоровье обоихъ разстроено въ конецъ, y Ольги что-то въ род чахотки, y Чарницкаго что-то въ род аневризма. Ребенокъ ихъ родится, измученный истощеніемъ и нервностью матери еще во чрев ея, онъ въ желтух и вскор умираетъ. Все время Чарницкій умоляетъ Ольгу о свадьб. Нтъ, нтъ, нтъ.

Почему же, однако, нтъ? Не потому ли, что, по взглядамъ Ольги, законный бракъ формальность, пойти на которую значитъ сдлать уступки общественнымъ требованіямъ противъ своихъ убжденій? Ничуть. Разгадка совсмъ иная. Просто — все это: любовь, сожительство, ребенокъ, — въ представленіяхъ Ольги, — дло временное. А, отбывъ его, Ольга примется за давно общанное, вчное дло; приготовится на медицинскіе курсы и будетъ женщиною-врачемъ. Почему нельзя сдлать того же, не замучивъ до смерти своего ребенка, a себя и любимаго человка до полусмерти, — это тайна Ольги и, обожающей ее, г-жи Вербицкой. Женщинъ-врачей въ Россіи много: огромное большинство изъ нихъ замужнія и дтныя, и прекрасное, честное дло ихъ отъ того ничуть не страдаетъ, что он по паспорту дамы, a дти ихъ пишутся брачными. Изображать женщинъ, изучающихъ медицину, какими-то жрицами свободной любви, презирающими не токмо законные, но даже твердо постоянные гражданскіе браки, и неустанными въ производств внбрачныхъ ребятъ, — было до сихъ поръ незавидною привилегіей ретроградной печати, къ которой г-жа Вербицкая, конечно, не принадлежитъ и принадлежать не можетъ. Тмъ курьезне сходство идей Ольги о медицинскомъ образованіи съ идеями Мещерскаго, Грингмута и K°. Въ чемъ, собственно, таится опасность и угроза, предчувствуемыя Ольгою своему «длу» въ брак, - постичь весьма трудно. Правда, Чарницкій противъ поступленія Ольги на курсы, но г-жа Вербицкая рисуетъ его такимъ сговорчивымъ и покладистымъ, въ рукахъ Ольги, малымъ, что это препятствіе не можетъ считаться серьезнымъ: Ольга, что хочетъ, то съ нимъ и длаетъ, и съ чмъ хочетъ, съ тмъ и заставляетъ его мириться, — заставила бы, конечно, примириться и съ курсами.

Что Ольга могла влюбиться въ Чарницкаго, хотя онъ и совсмъ другого поля ягода, разумется, вполн понятно и непредосудительно: отчего двадцатипятилтней двиц «съ темпераментовъ» и не влюбиться въ красиваго офицера? Но — вотъ что удивительно: эта поборница свободнаго чувства, эта противница крпкихъ любовныхъ цпей, оказывается затмъ столь же требовательною и убжденною мужевладлицею, какъ и капризная салонная фея, Нина Безпалова. Разница только въ томъ, что Нина коверкаетъ жизнь молодого талантливаго ученаго, — и вс ее за то проклинаютъ, a Ольгу прихоть ея пристроила коверкать жизнь молодого и не очень блестящаго офицера, и г-жа Вербицкая негодуетъ… на Ольгу? Анъ, нтъ: на офицера, — какъ онъ сметъ, чтобы рукамъ необыкновенной Ольги было трудно ломать его, въ качеств живой куклы. Совсмъ — «ужъ такъ-то ли мн было жаль тебя, маменька; ты такъ устала, колотя папеньку»…