— Замужъ — одно средство!

— Замужъ, съ ейнымъ о себ воображеніемъ, — легко ли дло? Жениха ей искать, — какой женихъ нуженъ? За шинельную душу хотя бы за нашего брата, унтеръ-офицера; разв пойдетъ?

— Да и не къ масти.

— Опять же врное ваше разсужденіе, что не къ масти. Исторію-науку произойдя, какая она, съ подобною фантазіей въ голов, можетъ быть своему дому хозяйка? Скажемъ къ примру, — васъ взять. Вы бы женились?

— Оборони Богъ!

— То-то и есть. И вс такъ. Худы ли, хороши ли, тоже свою амбицію блюдемъ. Никому не лестно предъ женою въ дуракахъ стоять, да глазами на ея образованность хлопать.

— Коли вахмистръ на приданое не скупъ, то можетъ польститься какой изъ господъ. Бываютъ — которые немудряіціе и своего достатка не имютъ.

— Врядъ ли. Потому что изъ господъ этакъ — очертя голову, ополомь — великодушно женятся и званіемъ своимъ не брегутъ одни студенты. A студенту вахмистрова дочь не съ руки.

— Не возьметъ студентъ.

— Еще кабы она была доученая. A то пятый классъ. Это для нашего брата, который науку въ казарм мдными деньгами покупалъ, да и то трехъ пятаковъ не хватило, — образованіе ея, точно, великое. A настоящему господину, ежели студентъ изъ универститета или тамъ института что ли путей сообщенія, съ ней окажется довольно даже скучно. Потому что — онъ-то дошелъ, a она не доскочила. Потому что, прикинемъ къ примру, — науку-исторію она знаетъ, a до тригометрики али астрелябіи не дошла.

— Не вровень, значитъ.

— Отъ нашихъ отстали — къ вашимъ не пристали.

Послдовало краткое молчаніе.

— Лтъ-то много? — спросилъ басъ.

— Семнадцатый.

— Изъ себя хороша?

— Картина.

— Фю-ю-ю!

И опять замолкли.

— Свихнется двка, — съ убжденіемъ произнесъ басъ.

— Какъ не свихнуться? На ту линію идетъ.

— Соняшу Перфильеву помните?

— Аккуратъ одна модель.

— Намедни Каратайченко встртилъ подъ вечеръ: по Вознесенскому катитъ, на лихач, въ ротонд, перо на шляп, морда крашеная. У моста лошадь что ли закинулась, заминка вышла, — городовой подходитъ, замчаніе сказалъ. Такъ Сонька-то городовому на слово — десять, да во всю родительскую!

— Господи! какая была скромненькая!

— Такъ и сыпетъ, такъ и бубнитъ. Голосъ хрипкій. Ужъ Каратайченко заступился, a то городовой грозился въ участокъ свести.

— Экого родителя дочь!

— Всеё семью разсыропила; совсмъ нын не люди стали! — а, бывало, жили, — сосди шапки снимали.

— Пьетъ, поди, Перфильевъ-то?

— Нельзя ему пить: y него четыре медали. A только, что, конечно, — сердцемъ прискорбенъ и даже какъ бы ршившисъ ума. Даже зарзатъся хотлъ.

— Подите жъ!

— Бритву жена изъ рукъ отняла. Потомъ къ генералу былъ требованъ.

— Врете?

— Врное слово. Для утшенія. Генералъ y насъ добёръ.

— Входитъ!

— Перфильевъ! — говоритъ: что ты вздумалъ, дуракъ? Грхъ! присяг поруха! Тутъ старика, отъ добраго слова, сердцемъ растопило и въ слезу ударило. — Ваше, сказываетъ, превосходительство! сколько лтъ служа, завсегда радъ былъ начальству стараться: графы, князья Перфильева въ лицо узнавать удостаивали. A теперича единая моя дочь — и та въ развратъ пошла. Возможно ли мн при всемъ томъ жизнію жить? какъ смотрть на блый свтъ и въ глаза добрымъ людямъ?.. Ажно и генералъ, слушая, вмст съ нимъ заплакалъ.

— Дло слезное!

Пауза.

— Мерзавецъ-то ейный, который сбившій, — гд теперь?

— Въ Ярославл, сказываютъ. При купчих какой-то богатой: лсными дачами управляетъ.

Басъ протяжно и сладко звнулъ:

— О-о-охъ-охъо-хъ!

— Вотъ — сказалъ баритонъ вдумчивымъ голосомъ человка, глубоко размышляющаго и отвчающаго вслухъ на собственныя мысли, — давалъ мн писарь намедни книжку. Некоего графа, Льва Толстого сочиненіе.

— Энтого-то? — заинтересовался басъ.

— Того самаго. И вотъ говоритъ тамъ одинъ на счетъ бабъ: самая вы безпастушная скотина…

— И правда ужъ, что безпастушная. Такъ оно и есть.

— Востро сказано.

— Писатель вострый.

— Лю-ютой старикъ!

— A сказывали; будто онъ — антихристъ?

— Да, вдь это — ежели по божественному.

Пауза.

— A, что на счетъ безпастушныхъ, — возвышаетъ голосъ баритонъ, — я такъ полагаю: объхать хоть всю Россію, безпастушне этихъ питерскихъ нашихъ подвальныхъ барышень — не найтить.

Басъ, плюнулъ и какъ-то свирпо даже прогремлъ:

— Одно слово: добыча.

— Добыча и есть. Именно, что ни пава, ни ворона. Корсетъ носитъ, волосы на лобъ завихрила, лицо руки моетъ благородными мылами, — барышня. Газету читаетъ, въ театръ лазитъ. Я, папаша, въ Михайловскій манежъ, я, мамаша, въ Фигнеръ — маскарадъ. А въ заправской-то жизни въ подвал казенномъ — на пятнадцать серебра родительскаго жалованья. Тутъ те не Фигнеръ — маскарадъ, a было бы на что въ баню сходить. А между прочимъ юбку крутитъ, одеколонъ прыскаетъ, шелкъ, бархатъ въ гардероп иметъ. На какія сверхсмтныя суммы — отпущенія, дозвольте спросить?