Об проституціи невозможны тамъ, гд мужчина и женщина — равнозначущія, связанныя взаимнымъ уваженіемъ, общественныя силы.

Об неизбжны тамъ, гд одинъ — мужчина — общественная сила, ревнивая и надменная въ своей дятельности, a женщина, — исключительно или прежде всего, — «земля для посва», какъ характеризуютъ ее мусульмане.

Уравняйте женщину съ собою въ правахъ на образованіе, трудъ и заработную плату. Поставьте ее такъ, чтобы проституція, въ какой бы то ни было форм, не оказывалась для нея выгодне честнаго труда, — и тогда вамъ не нужно будетъ собирать ни създовъ, ни конгрессовъ: вопросъ о проституціи умретъ самъ собою. A безъ общественнаго равенства трудящейся женщины съ трудящимся мужчиною вс създы и конгрессы — только новые кирпичи въ адскую мостовую добрыхъ намреній, надъ которою такъ злобно хохочетъ сатана…

У него тамъ славно вымощено!

1902.

Мои мысли о борьб съ проституціей вызвали пылкія возраженія со стороны аболиціониста В. В. Зньковскаго.

Г. Зньковскій упрекаетъ меня, какъ «мечтателя о коренныхъ реформахъ» въ области женскаго вопроса, въ презрительномъ равнодушіи къ великому аболиціонистическому движенію, которымъ сейчасъ энергично всколыхнулись Европа и Россія. Источникъ моего якобы презрительнаго отношенія къ аболиціонистической работ г. Зньковскій усматриваетъ въ маломъ моемъ знакомств съ нею. «Если бы г. Иксъ [2] потрудился прочитать хотя бы книги Ренве-Амъ-Рина («Недостатки современнаго надзора за общественною нравствеыностью»), Гюйо (La Prostitution»), Окорокова («Международная торговля двушками для цлей разврата»), Покровской («Регистрація способствуетъ вырожденію народа»), — онъ понялъ бы, что задачи, которыя себ ставитъ аболиціонизмъ, жизненны и чрезвычайно широки».

Имю эти труды, читалъ: они интересны, полезны, поучительны. [3] А, сверхъ того, полагаю, что неоспоримое положеніе г. Зньковскаго: «Задачи, которыя себ ставитъ аболиціонизмъ, жизненны и чрезвычайно широки», — не требуетъ никакихъ искусственныхъ и книжныхъ доказательствъ. Оно ясно безъ всякихъ книгъ. Само собою, «нутромъ» ясно. Аболиціонизмъ — инстинктивный протестъ испуганной и возмущенной человческой натуры противъ слишкомъ нагляднаго и осязательнаго, мучательнаго зла. Законность этого естественнаго протеста не подлежитъ ни малйшему сомннію. Больше того: черствое сердце y того человка, который не присоединяется къ протесту. Мое же, — по не весьма для меня лестному мннію г. Зньковскаго, — оказывается черствымъ изъ черствыхъ, такъ какъ я, будто бы, даже издваюсь надъ аболиціонизмомъ, поднимаю его на смхъ. Откуда это г. Зньковскій взялъ, — не усматриваю въ своей стать, равно какъ и того, чтобы я проповдывалъ «квіэтизмъ» до отношенію къ проституціонному вопросу… Аболиціонистическіе опыты и упражненія я очень уважаю, самъ въ нихъ неоднократно участвовалъ, охотно участвую и, конечно, не разъ еще буду участвовать. Думаю, словомъ, что практически я — столько же аболиціонистъ, не принимая на себя этой клички, сколько и мой оппонентъ. Теоретическая же разница между нашими взглядами та, что г. Зньковскій оптимистически вритъ:

— Спасая и охраняя падшихъ женщинъ, аболиціонисты уничтожають проституцію.

Я же, мене склонный къ радужнымъ упованіямъ и розовымъ миражамъ, говорю:

— Спасая и охраняя падшихъ жешцинъ, мы спасаемъ и охраняемъ (при томъ, рдко съ удачею) только извстное количество извстныхъ намъ падшихъ женщинъ. Проституцію же, какъ соціальный институтъ, мы благородными палліативами аболиціонизма уничтожить не можемъ. Ростъ проституціи остановится (а? что остановилось въ рост, обречено на вымираніе) исключительно отъ этическихъ, общественныхъ, экономическихъ реформъ, которыя уравняютъ образованіе, трудовыя и гражданскія права женщины съ таковыми же правами мужчины. И, прежде всего, практически необходимо равенство правъ экономическихъ. Какъ скоро увеличатся въ числ и расширятся въ компетенціи области честнаго женскаго труда, какъ скоро честный заработокъ женщины будетъ въ состояніи парализовать для нея необходимость или соблазнъ заработка черезъ половую самопродажу, — смертный приговоръ проституціонному институту (по крайней мр, въ современныхъ его формахъ) будетъ произнесенъ; a приведеніе приговора въ исполненіе временемъ станетъ дломъ весьма короткаго срока.

Итакъ, еще разъ: чтобы уничтожить проституцію, нужно, прежде всего, уничтожить соблазнъ ея экономическихъ преимуществъ предъ честнымъ женскимъ трудомъ, возвысивъ его заработную плату до мужского уровня, что достижимо только коренною реформою женскихъ правъ въ обществ будущаго. Слдовательно, давайте стремиться къ коренной реформ женскихъ правъ. Вотъ прямой и, я полагаю, единственно возможный выводъ изъ моей статьи. Сколько въ немъ «квіэтизма», предоставляю судить читателю.

Г. Зньковскій укоряетъ меня теоретическимъ «смотрніемъ въ корень» въ ущербъ (?) живому, практическому длу, и черезчуръ, по его мннію, большимъ значеніемъ, которое я придаю въ вопрос о проституціи фактору экономическому. Онъ напоминаетъ мн, что зло проституціи можетъ быть порождено и иными соціальными причинами и принужденіями, какъ, напримръ, въ античномъ мір существовала проституція религіозная. Но возраженіе г. Зньковскаго не опровергаетъ, a только подтверждаетъ необходимость «смотрнія въ корень», которое онъ странно ставитъ мн въ вину. Экстатически-чувственные восточные культы, проникавшіе и въ Европу, создали религіозную проституцію, отголосокъ докультурной поліандріи. Существуетъ ли религіозная проституція въ настоящее время? Нтъ, не существуетъ, — по крайней мр, въ странахъ европейской цивилизаціи. Что убило ее? Старанія античныхъ аболиціонистовъ? Увы, ихъ не было. Убила «коренная реформа»: міровая побда религіозныхъ культовъ духа (іудаизма, христіанства, ислама, — изъ древнихъ религій: мираизма, Изиды, синкретической религіи неоплатониковъ) надъ культами плоти. Религіозная проституція умерла потому, что засохъ корень ея, уничтожились культы, желавшіе проституціи. Наша проституція происхожденія экономическаго. Корень ея — женское неравенство съ мужчиною въ трудовыхъ правахъ и заработной плат. Женщина поставлена въ невозможность существовать иначе, какъ на счетъ мужчины, пріобртающаго ее, семейно или внсемейно. Самостоятельная жизнь для женщины окупается такимъ жестокимъ, тяжкимъ, почти аскетическимъ подвигомъ, что нести его бодро и успшно дано только натурамъ выдающимся, необычайнымъ, святымъ; это — героини и мученицы идеи. Для женщины средняго уровня способностей и энергіи, самостоятельная трудовая жизнь, — крайне неблагодарно вознаграждаемая, житейская каторга. Для женщины слабой утомленіе этою неблагодарною каторгою заурядъ разршается въ дезертирство изъ-подъ трудового знамени: самопродажею обратно подъ мужскую опеку и на мужскіе кормы. Таковы отвратительные браки съ первымъ встрчнымъ, лишь бы хлбомъ кормилъ, — и проституція. Марья Андреевна вь «Бдной Невст«- очень близкая родственница Сон Мармеладовой. И покуда Марьямъ Андреевнамъ нтъ дороги къ достаточно сытному куску хлба иначе, какъ черезъ спальню Максима Беневоленскаго, — наивно изумляться и плакаться, что Марьи Андреевны гибнутъ въ неравныхъ, вынужденныхъ бракахъ сотнями тысячъ. Это — роковое, неизбжное. Покуда Соня Мармеладова не въ состояніи накормить себя, помочь измученнымъ трудомъ мачех, ссудить отцу двугривенный на выпивку, да хоть сколько-нибудь прибрать и хоть копечнымъ пряникомъ побаловать малютокъ Мармеладовыхъ, — не въ состояніи иначе, какъ навязываясь прохожимъ на Невскомъ проспект, - до тхъ поръ наивно изумляться и слезно плакаться, что Сонями Мармеладовыми кишать вечернія улицы и дома терпимости. Это — роковое и неизбжное. И тутъ аболиціонистическое движеніе, при всей его почтенности, совершенно безсильно. Потому что, какъ изъ сотни кроликовъ не выходитъ одной лошади, такъ и тысячи падшихъ женщинъ не составляютъ собою проституціи. И, въ соотвтствіи съ тмъ, даже тысячи двушекъ, не допущенныхъ къ самопродаж или извлеченныхъ изъ нея филантропическимъ путемъ, все-таки не ршаютъ проституціоннаго вопроса: что обществу длать, чтобы исцлиться отъ проституціонной язвы. Кто беретъ на себя смлость посильно разсуждать о загадк столь глубокой важностя, тому, право же, лучше смотртъ въ корень ея, чмъ довольствоваться плаваніемъ по видимой поверхности вопроса…

Я говорилъ и повторяю:

Очистить общество отъ проституціи можетъ только ршительная, полная переоцнка культурою будущаго столь огромной міровой цнности, какъ женщина: крутой переломъ въ нашихъ отношеніяхъ къ ея личности, труду, образованію, праву.

Цитируя мои слова, г. Зньковскій признаетъ, что съ ними «врядъ ли кто не согласится, — врядъ ли не согласятся и т, непріятные для г. Икса, люди, которые такъ энергично борются съ проституціей».

Откуда взялъ г. Зньковскій увренность, будто мн непріятны люди, которые энергично борются съ проституціей, и за что онъ бросаетъ въ меня этою оскорбительною фразою, — оставляю на его совсти. Не въ томъ дло. Главное «врядъ ли кто не согласится». Что касается аболиціонистовъ, то, конечно, они, какъ боле и ближе знакомые съ условіями проституціоннаго міра, даже не «врядъ ли», a прямо-таки должны согласиться прежде всхъ другихъ. Но тутъ-то и обличается мое коварство. Я сказалъ очень хорошо, по аттестаціи г. Зньковскаго. Но, — это? господа, будетъ уже не мое, a г. Зньковскаго «но»: — «Обратите вниманіе на его (т. е. мои) слова: «ршительная полная переоцнка», «крутой переломъ». Такъ какъ ясно, что этотъ крутой переломъ и ршительная переоцнка во всемъ объем наступятъ очень и очень нескоро, то, конечно, должно остаться совершенно спокойнымъ и ровно ничего не длать, такъ какъ ни единоличными усиліями, никакими конгрессами «крутого перелома» несоздать».

Да? въ самомъ дл? Ну, на этотъ разъ перевсъ въ оптимизм за мною. Я не имю столь твердой вры въ хронологическую устойчивость женскаго рабства, поддерживаемаго буржуазною культурою, и былъ бы очень несчастливъ, если-бы мнилъ исторію двадцатаго вка улитою, которая детъ, когда-то будетъ. Девятнадцатый вкъ пробилъ въ стнахъ женской Бастиліи столько брешей, что часъ перелома, о которомъ мы говоримъ. представляегся мн совсмъ не такимъ безнадежно далекимъ, a работа для его ускоренія совсмъ не такизмъ отвлеченнымъ, теоретическимъ «смотрніемъ въ корень», какъ воображаетъ ее г. Зньковскій, столь благонадежно уповающій на черепашій ходъ улиты.

Г. Зньковскій относитъ меня къ рязряду тхъ сторонниковъ коренныхъ реформъ, которые, признавая цлесообразными единственно таковыя, спшатъ въ то же время оговориться, что он невозможны. Опять г. Зньковскій приписываетъ мн, - и еще въ кавычкахъ, стало быть, какъ цитату моихъ точныхъ словъ, — идею, которой нтъ въ моей стать. То-есть, что единственными цлесообразными къ излченію проституціонной язвы средствами я признаю коренныя реформы во всей общественной постановк женскаго вопроса, — это врно; a вотъ, что я будто бы считаю коренныя реформы «невозможными», — это ужъ г. Зньковскій сочинилъ отъ себя. Вся статья моя — наглядное доказательство, что для меня он — не только надежда полной возможности, но и убжденіе требовательной и неотложной необходимости. Г. Зньковскій навязываетъ мн собственную свою мысль. Возвращаю по принадлежности и, признаюсь, безъ благодарности. Въ контрастъ мечтателямъ о коренныхъ, но невозможныхъ реформахъ, г. Зньковскій восхищается тми, которые думаютъ, что «нужно длать то, что можно длать». У всякаго — свой вкусъ! Спасибо этимъ добрымъ и хорошимъ людямъ, длающимъ, «что можно», но не хочу терять ыадежды, что будетъ открытъ Сверный полюсъ, ни многихъ другихъ «невозможныхъ» надеждъ. «Можность», предлагаемая г. Зньковскимъ въ мрило вещей и потребностей міра сего, — начало весьма растяжимое, не говоря уже о томъ, что совершенно субъективное. То, чего нельзя предполагать «можнымъ», не посмотрвъ или даже опасаясь смотрть въ корень, весьма часто оказывается не только можнымъ, но и должнымъ, когда въ оный посмотримъ попристальне. И, — да проститъ мн г. Зньковскій (впрочемъ, онъ наговорилъ мн столько безпричинно непріятныхъ словъ и обвиненій, что я имлъ бы право и безъ извиневій примнить къ нему правило: «долгъ платежемъ красенъ»), — проповдуемая имъ теорія безапелляціонной «можности» противъ зловреднаго «мечтательства» ужасно напоминаетъ классическій кодексъ умренности и аккуратности подъ торжествующимъ девизомъ: «Въ мои лта не должно смть свое сужденіе имть». Хорошъ былъ бы прогрессъ человческій, если бы общество измряло свои идеалы современною возможностью ихъ осуществленія! оіеге — potere, говоритъ итальянская пословица. И — пусть людей съ идеалами «невозможнаго» называютъ не только мечтателями, но даже безумцами…